В настоящей статье мы обратимся к философскому, культурологическому и антропологическому осмыслению мифа классиками XX века и соотнесем их воззрения с мифодраматической практикой.

Миф как реальность у А. Лосева

Для осмысления мифа с философской точки зрения обратимся к сочинению А.Ф. Лосева "Диалектика мифа". Он, в конце 1920-х - начале 1930-х годов, живо и порой резко полемизировал с современными ему представителями различных мифологических (и культурологических) школ. Не повторяя здесь ход его рассуждений, остановимся лишь на основных постулатах. Для него "миф есть… наивысшая по своей конкретности, максимально интенсивная и в величайшей мере напряженная реальность… Это - совершенно необходимая категория мысли и жизни, далекая от всякой случайности и произвола". В отличие от многих своих современников, Лосев видит в мифе не отвлеченные наивные представления первобытных людей, а существующую реальность мира, предмет непосредственного восприятия.

И мы соглашаемся с этим, когда стремимся познать миф через непосредственное драматическое действие, а не путем лишь умозрительного анализа. Порой живое участие, (не претендуя на всеохватность, конечно), способно сказать нам намного больше.

Миф - это непосредственный опыт, но в сфере сверхчувственного. Его "отрешенность" есть отрешенность от обыденности. И это необходимая человеку отвлеченность, отрешенность. Но это не расслабляющий (и порой разлагающий) уход в страну Neverland, а лишь иная парадигма мира, другой взгляд на происходящее. Можно и в реальных людях и событиях увидеть нечто иное, отзвук и отблеск мира "архетипов или Печатей" по Платону.

Личность у Лосева всегда мифологична. "Миф есть …энергийное самоутверждение личности. Это …утверждение в ее выявительных и выразительных функциях. Это образ, картина, смысловое явление личности… Это, как мы уже сказали, лик личности… Миф есть разрисовка личности, картинное излучение личности, образ личности". Таким образом, любая личная история становится своего рода мифом (см. например Лопухина, 2004).

Миф как повторение у Мирча Элиаде

Миф - это единство времени - мифического времени, времени Оно, пространства - тоже мифического, Центра мира или его границ и героев - богов, героев, предков. При этом любое человеческое действие (в рамках философской антропологии говорили в основном об архаическом, древнем человеке) имело свой прототип в мифологических деяниях, непременно с ним связывалось и даже намеренно разыгрывалось в ритуале (или рассказывалось), предшествующему важному событию или акту. В самых разных древних традициях "каждое земное явление, абстрактное или конкретное, соответствует некоему небесному, трансцендентному, невидимому образу, "идее" в платоновском смысле" (Элиаде, 2001, с.27).

Подобным образом в психодраме идет поиск того самого, "первого акта", события, с которого началась та или иная неприятная история. Это тоже, тот самый "архетипический сценарий" или принятое решение, влияющее на всю оставшуюся историю и жизнь человека. Потому и "переделывание", "исправление" ситуации оказывается действительно реальным именно в том, первоначальном акте. Когда историческое событие стало "временем Оно" с ним уже можно работать всегда. И хоть история остается все тем же фактом, мифологическое пространство наполняется мифическими же персонажами, "ресурсными фигурами", спасителями... Целительная сила касается души человека, и тогда, и впредь живущей хотя бы отчасти в этом "времени Оно".

Именно миф у М. Элиаде является "истинной реальностью", а разыгрывание его в обряде это способ вернуться во время Оно, отождествиться с архетипом, оказаться в "нужном месте", символическом месте и времени. "Любой ритуал… разворачивается не только в освященном пространстве, то есть в пространстве, существенно отличающемся от пространства мирского, но и в священном, "сакральном времени", "во время оно" (in illo tempore, ab origine), то есть тогда, когда ритуал исполнялся впервые богом, предком или героем" (Элиаде, 2001, с.37).

Как в психодраме в целом, так и в мифодраме (как ее разновидности) важным этапом действа является "построение пространства". Оно может определяться обстоятельствами личной истории протагониста или сюжетом и топографией мифологического действа. В последнем случае, территория (Место) часто получает свою психоаналитическую интерпретацию: Земная суша - обыденное сознание, существование "здесь - и - сейчас", Эго; Небо - разум, воля, "высшее сознание", Суперэго и пр.; Морское царство - мир эмоциональной стихии, всеобщего единства, равенства и многообразия; Подземный мир - бессознательное, место связи с предками. Особенное внимание уделяется Центру Мира и его Границам.

Разыгрывая мифодраматическое действо, мы отдаем себе отчет в том, что эти боги и герои намного более чужды современным людям, нежели древним носителям архаических культур. Современный человек растет незнакомый с богами, которые могут стать примером или же первыми сделали и показали что-то важное. В наше время все происходит наоборот: лишь в достаточно зрелом возрасте человек способен узнать в деяниях богов и богинь свои собственные поступки, в их характерах - собственные вкусы и устремления. В мифодраме мы идем обратно к истокам, но затем возвращаемся обратно уже с осознанием (или ощущением, предчувствием) того, куда же все-таки нас ведет течение жизни (или это уже Судьба?). Также это способ найти контакт с новым образом (из общего культурного наследия или современной культуры), почувствовать себя им и оставить себе этот новый опыт, часто, получая возможность повторить его заново, уже в реальных ситуациях. Аналогичный метод используется в индивидуальной психодраме (психотерапии) с "ресурсными фигурами", которые "приходят", помогают и учат протагониста полезным и важным умениям. Древний человек делал это в ритуале, в наше время мы делаем это спонтанно, но и осознанно.

В "Мифе о вечном возвращении" Элиаде указывает на способность архаического и до-христианского (даже "вне-христианского" вне зависимости от времени) человека в целом воссоздавать свой Космос (упорядоченный мир) из Хаоса (небытия или же полной смешанности и путаницы). Архаическая и языческая мифология вообще всегда циклична (линейное время стало важным лишь при христианстве, где есть акты неповторимые). Потому для архаического, языческого человека становится возможна "починка мира":

"Каждый раз, когда жизнь оказывается под угрозой и Космос… истощается и пустеет, фиджийцы ощущают потребность вернуться к истокам, иначе говоря, они ждут возрождения вселенской жизни не от исправления, а от воссоздания этой жизни заново… Это представление о том, что жизнь нельзя исправить, но можно лишь воссоздать путем повторения космогонии, очень хорошо просматривается в ритуалах исцеления. Действительно, у многих первобытных народов исцеление включает как существенный элемент произнесение космогонического мифа… Именно на актуализации космического Сотворения, образцовой модели всякой жизни, основывается надежда на восстановление физического здоровья и духовной целостности больного… космогонический миф рассказывают также по случаю рождения, бракосочетания и смерти; ибо именно путем символического возвращения во вневременной момент изначальной полноты люди надеются обеспечить полную реализацию каждой из этих ситуаций" (Элиаде, 2001, с.75).

Подобную "починку" мы можем предложить современным людям в мифодраме. Конечно, речь идет о внутреннем мире человека, его "Микрокосмосе", который, как известно, подобие "Макрокосмоса". И космогонические мифы многих народов могут служить для этой цели. Разработанным сюжетом является библейское Создание мира. Мы в свою очередь уже проводили скандинавское "Сотворение мира", и планируем разрабатывать эту перспективную тему дальше.

"Гегель утверждал, что в природе все повторяется до бесконечности и что "нет ничего нового под солнцем". Все, о чем мы до сих пор говорили, подтверждает существование подобного же видения в сфере архаического сознания: все повторяется до бесконечности и на самом деле под солнцем не случается ничего нового. Но это повторение имеет смысл… только оно придает событиям реальность. События повторяются, потому что они имитируют некий архетип: событие - образец… По Гегелю, история "свободна" и всегда "нова", она не повторяется; но, несмотря ни на что, она согласуется с планами Провидения и потому имеет модель (идеальную, но тем не менее модель) в самой диалектике Духа" (Элиаде, 2001, с.80).

Так и мы, повторяем в бесконечном разнообразии вечные сюжеты, но стараемся осознать их - потому что это дает нам смысл и ощущение реальности. Должно быть, это тоже согласуется с некими планами Провидения…

Миф как отражение бессознательной сути души у К.-Г. Юнга

Сложно переоценить влияние Карла-Густава Юнга на наше представление о мифе. Это главный учитель XX века о мифах, давший нам новое, универсальное их понимание, сделавший их близкими и знакомыми, жизненно и личностно значимыми для всех людей. Юнг развил идею о "бессознательном" (уже эксплуатировавшуюся его учителем З. Фрейдом), разделив его на "личное" и "коллективное" бессознательное. Он окончательно утверждает его "архаико-мифологический характер". "Я выбрал термин "коллективное", поскольку речь идет о бессознательном) имеющем не индивидуальную, а всеобщую природу. Это означает, что оно включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведения) которые cum grano salis являются повсюду и у всех индивидов одними и теми же" (Юнг К.-Г., 1991, с. 97).

Обращаясь к характерным (почти универсальным) мифам разных народов мы тем или иным образом затрагиваем слой коллективного бессознательного. У "фольклорного" или "популярного" сюжета шансов сделать это больше, чем у авторского сочинения. Потому мы придаем большое значение "культовым" текстам, даже вне зависимости от времени их происхождения. Впрочем, спонтанно созданный и сыгранный сюжет какой-то отдельной группы участников может быть в свою очередь неким "продуктом коллективного бессознательного" этой группы. Мы используем и этот метод.

В коллективном бессознательном, по представлению Юнга, содержатся архетипы, "древнейшие, лучше сказать, изначальные типы, т.е. испокон веку наличные всеобщие образы". Они отражаются - в обработанной форме - в мифах и сказках, легендах, быличках, любом фольклорном произведении. Словесная форма сознательно обрамляет их, придает характерную форму, как оправа. Потому для работы с ними в таком, "цивилизованном" виде нам достаточно лишь следовать за нитью мифологического сюжета. "...Главная опасность заключается в искушении поддаться чарующему влиянию архетипов. Так чаще всего и происходит, когда архетипические образы воздействуют помимо сознания, без сознания… Они приобретают полную самостоятельность, производя тем самым феномен одержимости" (Юнг К.-Г., 1991, с. 126). Конечно, в рамках мифодрамы - драматического участия в уже "окультуренном" архетипическом сюжете, это маловероятно. Но, следуя обычному правилу психодрамы "снятия ролей" мы делаем его и тут.

Юнг предложил также очередную, но оказавшуюся удивительно точной, способной выдержать проверку, теорию о внутреннем, аллегорическом значении мифа. По этой версии мифы это "психические явления, выражающие глубинную суть души", "символические выражения внутренней и бессознательной драмы души". Именно в драматической постановке, и при должной чувствительности к переживаниям участников, мы способны раз за разом проверять и убеждаться в истинности этой теории.

Миф как слово у Ролана Барта

Ролан Барт уточнил существенные детали в рамках современной теории мифа. "Миф - это слово… миф представляет собой коммуникативную систему, некоторое сообщение" (Барт Р., 1996, с. 233). Таким образом "мифом может стать все, что покрывается дискурсом. Определяющим для мифа является не предмет его сообщения, а способ, которым оно высказывается…" (Барт Р., 1996, с. 233) Именно эта необходимость откликнуться на "мифическое" призывает нас вновь и вновь обращаться к вечным сюжетам и героям.

Впрочем, Барт уточняет: "…можно допустить, что бывают мифы очень древние, но никак не вечные, ибо только человеческая история превращает действительность в слово, она и только она властна над жизнью и смертью мифического языка. Уходя или не уходя корнями в далекое прошлое, мифология обязательно зиждется на историческом основании, ибо миф есть слово, избранное историей…" (Барт Р., 1996, с. 234) Так оказывается, что нас трогают именно "живые мифы", те, которым мы готовы ответить. Разыгрывая миф вновь и вновь, каждый раз немного по-разному, мы как будто ведем диалог с историческим прошлым, но и с несравнимо более долговечным мифическим.

В мифе, по Р. Барту, есть "означаемое" - некая форма, образ, буквальный смысл и "означающее" - смысл внутренний, аллегория, иное значение, ассоциация, намек… Вместе с тем в мифе именно смысл обретает некую форму: "из него удаляется все случайное; он опустошается, обедняется, из него испаряется всякая история, остается лишь голая буквальность" (Барт Р., 1996, с. 242). Черный Рыцарь сражается с Драконом, Красный Рыцарь победил своего соперника, Принцесса ждет в своей башне, Король ослаб и страна его захирела… Казалось бы персонажи давно ушедшей исторической реальности, простые и лаконичные образы (формы), но сколько в этом внутреннего смысла! И мы до сих пор сочиняем и читаем своим детям сказки с теми же самыми Принцессами, Королями, Рыцарями и Шутами, насыщая их новым значением и смыслом. "Для формы смысл - это как бы подручный запас истории, он богат и покорен, его можно то приближать, то удалять, стремительно чередуя одно и другое; форма постоянно нуждается в том, чтобы вновь пустить корни в смысл и напитаться его природностью; а главное, она нуждается в нем как в укрытии. Такая непрестанная игра в прятки между смыслом и формой и является определяющей для мифа" (Барт Р., 1996, с. 243). В мифодраме один и тот же сюжет будет очень по-разному сыгран различными участниками, каждый раз питаясь новой силой и особым значением. "…миф - это похищенное и возвращенное слово. Просто возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено; при возвращении его поставили не совсем на свое место" (Барт Р., 1996, с. 251).

Ролан Барт чувствует и указывает на влекущую его силу и призыв: "Миф обладает императивностью отклика: исходя из некоторого исторического понятия, а непосредственным образом возникая из текущих обстоятельств… он обращен ко мне, ко мне он развернут, я испытываю на себе его интенциональную силу, он требует от меня принять его всезахватывающую двойственность" (Барт Р., 1996, с. 250).

На наш взгляд в теории мифодрамы - по сути на стыке интересов нескольких гуманитарных дисциплин - необходимо использовать адекватный междисциплинарный подход. Для того чтобы называть вещи теми именами, которые уже были им даны, к тому, что уже было понятно, объяснено и признано, мы и обращаемся к классическим трудам современной философии, культурологии и антропологии.

Использованная литература

1. Барт Р. Мифологии/Пер. с фр С.Н. Зенкина. - М.: Изд-во им. Сабашниковых. - 1996.

2. Лопухина Е.В. Психодраматическая техника "Архетипический оракул" в работе с психологической травмой предательства//Психодрама и современная психотерапия. - 2004. - №1-2. - с.9-15.

3. Лосев А.Ф. Диалектика мифа. - М.: Мысль. - 2001.

4. Элиаде М. Миф о вечном возвращении/Пер. А.А. Васильевой. - М.: Ладомир. - 2001.

5. Юнг К.-Г. Об архетипах коллективного бессознательного/Перевод А.М. Руткевича//Архетип и символ. - М.: Ренессанс. - 1991. - с. 95-128.

Резюме:

Осмысление мифа русским философом А.Ф. Лосевым, культурологом и антропологом М. Элиаде, психологом К.-Г. Юнгом и философом Р. Бартом представлены в этой статье в связи с теорией и практикой мифодрамы.

Сonceptualization of myths by Russian philosopher A. Losev, anthropologist M. Eliade, psychologist K.-G. Jung, philosopher R. Bart are represented in this article in connection with the theory and practice of mythodrama.

Вернуться в "Психологию" | Вернуться на главную страницу