Мифологическая материя рождает религиозные мифы, сказки, эпос, политическую идеологию, социальные представления, суеверия, родовые предания, семейные легенды, рассказанную историю жизни индивида. Мы представляем следующие характеристики этого символического первовещества:

Миф буквален; в нем самом нет метафоры. Метафора рождается в переходе из мира символов в мир буквального.

Мифу свойственна величайшая концентрация насыщенности смыслом. Здесь господствует пралогическое мышление и казуальное (причинное) значение любых совмещений.

Миф - корневой сюжет всех многочисленных повторений, как рассказанных, так и проживаемых.

Миф амбивалентен: благодаря своей символической природе он предполагает полярность взглядов и оценок.

Миф создается, а не дается выше. Мифологическая форма творится человеческой культурой.

Миф - это представление о мире, не требующее доказательств, только силы веры и смысла.

Миф транслируется индивидом и обществом вовне. Он может достаточно хорошо описывать окружающий мир и его составляющие по тем или иным признакам; в ином случае, непредставленные в мифе явления будут обозначены как внешний "хаос" в сравнении "упорядоченным космосом" мифа. [1]

Осознанно избранные мифы (религия, принятая в зрелом возрасте, политические взгляды и др.) могут быть как результатом экзистенциального опыта, так и следованием некоей коллективной тенденции. Экзистенциальный опыт может привести как к вхождению в миф, который способен сам по себе быть резервуаром подобных переживаний множества людей, так и к осознанной и осмысленной убежденности в чем-либо.

Мифологическое мышление современного человека мы разделяем на осознанное и неосознанное. К первому мы относим поэзию, художественное творчество, научные течения, философию и религию. Ко второму - суеверия, "мифы представлений", идеологию масс и неврозы. Неосознанное магическое (мифологическое) мышление отличается редукционизмом (от лат. reductio - сведение, приведение обратно), в данном случае, обращением к прошлому опыту как объяснению причин настоящего вне последовательной причинно-следственной связи. Как правило, это раскрытие некоего "знака", который имеет конкретную интерпретацию, обычно позитивно или отрицательно заряженную. В то же время, мифологическое мышление осознанного типа способно раскрывать то или иное явление более многозначно, и на этом основаны теологические интерпретации религиозных образов и сюжетов.

Мы обращаемся к теме еврейской мифологеме, дабы увидеть ее в рамках концепции о мифологическом сознании и очертить некоторые контуры миропредставления современного православного христианства (при этом мы не утверждаем их абсолют для всех православных).

Еврейская тема в истории России

Обособленность еврейского народа и устойчивость к ассимиляции вызывала напряжение и реакцию у последовательного числа империй - завоевателей. Однако особое религиозно-мифологическое звучание противостояние приобрело с возникновением и развитием христианства. Еврейский пророк не был признан своим народом, но был принят Богом - Сыном вначале маргинальными кругами среди иудеев и эллинов, впоследствии же - многочисленными народами, которые стали называться христианским миром.

Идеология Крестовых походов стала одним из ключевых исторических факторов в формировании и распространении анти-иудейской христианской идеологии Средневековья. В 1096 году волна еврейских погромов прокатилась по землям Германии. В рамках своего мифа крестоносцы были убеждены, что настало время великих перемен перед Страшным Судом, когда необходимо или обратить всех иноверцев, или избавиться от них. В свою очередь, евреи воспринимали происходящее как войну Гога и Магога, возвещавшую приход Мессии, и как испытание правоверных евреев гневом Бога, призывом к жертвенному мученичеству [8]. И этот чрезвычайно трагический период - всего лишь один из перекрестков мифов двух сообществ.

И хотя Крестовые походы не затронули Восточную Европу, "химическая реакция" русско-византийской православной книжности в тот же период оказалась почти мгновенной. "Слово о Евстратии Постнике", повествующее о жидовине-работорговце, распявшем пленного православного инока на христианскую Пасху, восходит к событиям конца XI века. Постник уговорил пленных голодать до смерти, лишь бы не брать пищи из рук иудея; тот был расстроен, что потерял "живые деньги" и повторил "божественную казнь". Сходные мотивы возникают и в западноевропейской христианской мифологии: согласно легенде, мальчик Уильям из Норвича был специально куплен иудеем для принесения в жертву. И первый засвидетельствованный погром на Руси происходит в 1113 году в Киеве (после этого известий о еврейских общинах в Древней Руси почти не сохранилось).

Средневековая Русская православная церковь ревниво относится к иноверцам вообще, но иудей воспринимается как мифологический, метафизический и "исконный" враг православия. 1492 год от Рождества Христова был и 7000 годом от Сотворения Мира, что вызывало эсхатологические настроения и среди иудеев, и среди христиан. Именно в этот период возникает характерный исторический парадокс: с одной стороны развивается общехристианский интерес к иудейской традиции, переводятся значимые труды и сочинения, в том числе мистического характера; с другой - активизируются преследования еврейских общин. С точки зрения мифологического сознания это, впрочем, не будет парадоксом. Архетип всегда полярен, а иудей из исторического соседа в эпоху религиозного пика (или кризиса) христианства ставится не просто образом, но социальным и мифологическим архетипом. А для еврейского народа эсхатологический миф подкрепляется усилением гонений.

Для русского православия "жидовин" - еретик. И в период Средневековья это плод сугубо книжной византийской традиции, которая упоминает "жидов" в формуле, наравне с еретиками (беззаконниками и государственными преступниками). Что же касается "ереси жидовствующих", то хотя в этом направлении и есть некоторое сближение с иудаизмом, но оно скорее близко к манихейству, и может восприниматься в качестве предтечи более поздним сектам в России (хлыстам, богомилам и т.п.). С самим иудаизмом в православии традиционно ассоциируется ересь "иконоборчества", в соответствии с заповедью "не сотвори себе кумира". При этом никаких диспутов о вере православными не предполагалось, наилучшим способом сохранения чистоты православия полагались - как советовал собору епископов в 1490 году архиепископ Геннадий: "токмо для того учините собор, чтоб казнить их и вешати" - обвинения и казни. Средневековое отношение к иудеям сохранялось не только в церковной, но и в государственной традиции: известны уничтожительные указания касательно иудеев от Ивана Грозного, Петра Первого, Елизаветы Петровны (у последней "От врагов Христовых не желаю интересной прибыли").

После раздела Речи Посполитой, Екатерина II, в соответствии с установками просвещенного абсолютизма, дала евреям гарантии тех же прав, что и прочим верноподданным. Разрушенные феодальные связи диаспоры с польской шляхтой вызывали потребность в нахождении новой социальной ниши уже в Российской империи, однако это вызывало сопротивление русского купечества. Евреям было запрещено записываться в купеческое и мещанское сословие по всей России кроме городов Белоруссии. Так начала формироваться "черта оседлости".

В начале XIX века возобладала идея государственной унификации подданных: для "исправления" евреев предлагалась обязательная военная служба с последующей христианизацией. Это не привело к значительным результатам, но пошатнуло традиционную лояльность диаспоры к власти. Отмена крепостного права и сопутствующие реформы Александра II дали евреям возможность оторваться от местечковых общин: так начали формироваться еврейский пролетариат и буржуазия. Разрешение выпускникам средних и высших учебных заведений жить вне черты оседлости сыграло значительную роль в ассимиляции еврейской молодежи в жизнь русской интеллигенции.

Еврейские погромы конца XIX века связываются историками с социально-экономическим напряжением разрушающегося традиционного общества Восточной Европы. Появление евреев в жизни российского общества в период коренных социальных реформ способствовало недоверию и росту антисемитизма. При этом социальным проекциям ("еврейские арендаторы, торговцы, промышленники и финансисты" как угнетатели народа и/или социальные конкуренты) сопутствовало и традиционно-средневековое православное к ним отношение как к "противникам православия". Обратим внимание на то, что также исторически традиционно еврейские "выкресты" (принявшие христианство) зачастую обесценивали обычаи и нравы своего народа. А власти воспринимали еврейскую диаспору как потенциально мятежную и революционную, усиливая или учащая репрессии.

После Октябрьского переворота еврейское происхождение многих лидеров большевиков становится одним из аргументов против Советской ("не-русской") власти белогвардейской и позже эмигрантской публицистики. Всем национальностям и народам была дана настоятельная возможность ассимилироваться в единый "советский народ", с равными правами и невзгодами. Еврейская культура пережила возрождение в первые годы Советской власти, но была подрезана унификацией культурной жизни уже в конце 1920-х годов и раздроблена всеобщими репрессиями 1930-х. Социальные и культурные связи советских евреев с диаспорой в других странах были прерваны. Вторая Мировая война и оккупация европейской части СССР немецкими войсками уничтожила еврейское население на занятых территориях. Однако советская идеология не выделяла еврейский народ в общей драме советских людей. После войны, на фоне разрухи, усилился и бытовой, и государственный антисемитизм, сопровождающийся притеснениями, репрессиями и казнями. Создание государства Израиль и желание евреев репатриироваться ухудшило отношение к ним государства. Во второй половине XX века сменяли друг друга волны антисемитских кампаний (демонстрируя выделение "чужака") и подпитывая бытовой антисемитизм.

В конце XX - начале XXI века с возрождением православной культуры в России, с поисками национального самосознания и идентификации, усиливается традиционное напряжение "патриотического православия" по отношению к иудеям. Резкое изменение масштабов влияния православной церкви в странах бывшего СССР привело к специфической и скоростной культурно-социальной конкуренции с другими конфессиями и субкультурами. Антисемитизм перестает продуцироваться светской и духовной властью и, наверно, теряет свои позиции как бытовая мифология. Однако - и это заметно благодаря новым условиям существования средств массовой информации, в том числе электронных - неистребимо оказывается социальным мифом (уже "антииудаизма") среди ряда образованных и заметных личностей и четко постулируется среди православной аудитории.

В данной работе мы рассмотрим тему лишь в ее аналитическом (психологическом) и мифологическом фокусе.

Мифологический локус жертвоприношения

Корень взаимоотношений иудеев и христиан принадлежит мифологическому локусу жертвоприношения. Понятие мифологического локуса было выделено М. Элиаде, времени и пространства, отличного от обычных, где происходит действие мифа. Здесь всегда и неизменно могут разворачиваться одни и те же события, некая циклическая или случайная последовательность развития сюжета. Мифологический локус относится к тому, что "свершилось навсегда" или "было и будет всегда и сейчас". Событиям этого локуса в той или иной степени соответствуют все вторичные, гармоничные или созвучные события из реального мира. Он позволяет концентрировать определенный смысл и силу в "мире идей", достаточные для того, чтобы быть распространенными на мир повседневности. На этом строятся индивидуальные и коллективные представления человека о мире [1].

Мифологическое для христиан событие - казнь Иисуса Христа и его последующее воскрешение - свершилось. Иисус Христос и члены его общины были иудеями, что сразу же выделяет еврейский народ в мифологическое пространство. Известно, что поимке и казни учителя предшествовала пасхальная трапеза, на которой традиционно подается ягнятина. В символическом прочтении христианства сам Христос уподобляется жертвенному пасхальному агнцу, и в наложении двух религиозных традиций и мифов, на буквальном и символическом языке мифа получается, что евреи приносят в жертву Христа как ягненка в канун еврейского праздника Пасхи (Песах). Отсюда (или и отсюда тоже, ведь говоря о процессах коллективного бессознательного мы не можем утверждать их простоту) суеверное ожидание христианской жертвы на еврейскую Пасху. Давление этого символического преломления религиозной традиции (а значит менее мифологичного и более осознанного содержания) евреев и основного религиозного мифа христиан в коллективном бессознательном вероятно усиливается в определенно тягостные или критические периоды жизни народов.

В христианской доктрине Иисус искупляет своей смертью грехи всего человечества, то есть становится ему равен по мифологической ценности. И все последующие мученические смерти христианских святых ритуально подтверждают ценность такой жертвы своей жизнью "ради других". В первые века христианства в буквальном воплощении (отсюда культ мучеников и мучениц), с течением времени в символическом - как служение Богу и людям - христианин повторяет свой миф. Сюжет о спасении души другого путем жертвоприношения каждый раз подтверждает существование мифа о Христе, потому он должен проигрываться (происходить и истолковываться) тем или иным образом. В отсутствии осознанного воплощения мифа (осознанного служения, в способности в равной степени и воплощать архетип, и сдерживать его "сырой, неосознанный" архетипический натиск), потребность в выплеске архетипического усиливается и он происходит неконтролируемо, малоосознанно, с аффектами. Впоследствии такой "разовый выплеск" архетипического смысла способен стать отдельным мифом, с его описанием и сопутствующими ритуалами. Так, по нашим представлениям, возникла история о мученике Гаврииле Белостокском (Гавриле Гавделюченко, по фамилии семьи, или Заблудовском, по местности), "пострадавшем от евреев" в 1690 году. Мальчик Гавриил был канонизирован Русской Православной Церковью в 1820 году, составлено его Житие. В настоящее время культ Гавриила Белостокского поддерживает Белорусская Православная церковь и Польская православная церковь. (Хотя данный пример является классическим "кровавым наветом", православная церковь, в отличие от католической и англиканской - которые вычеркнули из списков святых Симона Трентского и Хью Линкольнского, соответственно - не стремится отменять почитание мучеников этого мифа) [4].

Ритуальная ценность евхаристии (вкушения паствой вина и хлеба, которые символически тождественны крови и телу Христову) для христиан обрела значимый мифологический смысл. Понимание этого таинства пробуждает символическое сознание и требует значительного индивидуального его движения в процессе ритуала и в его осмыслении. Однако любой высокий миф остается живым только благодаря плотной символической, обрядовой или фольклорной, жизни. И в легендарном подтверждении смысла обряда возникают истории о превращении гости (ритуального хлеба) в тело Христово, при осквернении ее иноверцами-евреями. Эти представления возникают в католической пастве, где полагали, что гостию протыкают иголками и ножом (уподобляя манипуляции казни Христа), жарят на сковороде и "всячески мучают" - и тогда слышится плач младенца Христа, его жалобы или даже кровь. При этом фоном сюжета о мучителях-евреях (который из средневекового религиозного мифа в Новейшее время превратился в социальный) надежда на "исправление" евреев и их признание Христа. Потому неслучайно ряд легенд такого типа завершаются обращением бывших мучителей и/или членов их семей в христианство. Эта "подкладка мифа" о евреях может быть обусловлена как исходным "непризнанием" Христа и сюжетной необходимостью исправления оплошности, так и характерным для христианства миссионерским призывом. Примечательно, однако, вот еще что: мотив "преодоления" пагубной еврейской натуры также продолжает свою жизнь в современных уже не религиозных, а социальных мифах.

Одним из характерных признаков мифологического содержания утверждений будет обобщение индивидуальных черт характера и личных поступков, относимое ко всей сообщности. Только мифологический локус "здесь - сейчас - всегда" способен содержать в себе обвинение всего еврейского народа в "богоубийстве". Обобщения, безоговорочные утверждения, демагогическая полемика с оппонентами характерна и для современных (и образованных) общественных деятелей, ослепленных мифологическим: "Согласен. С иудаизмом всё очевидно и без факта человеческих жертвоприношений. А факт, разумеется, не говорит о том, что все евреи или даже только иудеи, в том числе и современные, принимают в этом участие; он говорит только о том, что это когда-то кем-то из иудеев всё-таки безусловно делалось" [9].

Ведь миф - это представление о мире, не требующее доказательств, только силы веры и смысла. Но также он требует своей трансляции индивидом и обществом вовне, повторяться в ритуалах или фольклоре (значимых рассказах для аудитории).

Неузнавание "истинного бога"

"Христианство более высоко оценивает историческую миссию Израиля, чем сам Израиль. Не ради себя существует Израиль, а ради всего человечества. <…> Израиль не заметил тот момент в своей истории, когда он должен был раскрыться перед миром. Он дал миру Христа - но сам не заметил этого. Сам не осознал того - Кто именно проповедовал на его священной земле". [5] Здесь известный православный деятель и миссионер возводит экзистенциальную вину на историческое прошлое народа, которое для него, как человека живущего внутри данного мифа, безусловно оказывается вечным настоящим: евреи до сих пор отворачиваются от Христа, и где-то в мифологическом локусе раз за разом распинают его.

Основной претензией христиан к евреям является непризнание Христа, истинного бога, истинного Мессии. Потому появляются христианские фольклорные нарративы на тему прихода Антихриста как "жидовского Мессии". Для христиан Мессия уже пришел, для евреев - нет, но христиане ждут своего Антимессию [2]. Так вновь перехлестываются два мифа.

Тема "слепоты" перед лицом христианского Бога продолжается и в ожиданиях, что накануне Страшного Суда пелена спадет с глаз евреев и они таки перейдут в христианство. По максиме блаженного Августина то, что сокрыто в Ветхом Завете, открывается в Новом - потому перед концом света евреи признают Христа, чтобы к завершению этого мира было достигнуто "согласие" между двумя божественными объектами, Старым и Новым Заветом. Эта концепция получила свое развитие в католическом богословии, где, таким образом, евреям была отдана специфическая, но важная роль в эсхатологической драме.

Несмотря на некоторое представление о том, что от веры Ветхого Завета происходит и христианство, в общей народной массе (и это подтверждается обычаем и ритуалом, как воплощением мифа в актуальной реальности) бытует представление об особом и отдельном "еврейском Боге". При этом среди необразованной среды, особенно в прошлом, по этнографическим запискам, его описание было весьма фантастично и базировалось на "древности", отождествленной с языческим поклонением идолам. Судя по наблюдаемым обычаям (молитвам на новолуние и т.д.) делались выводы о поклонении евреев солнцу, месяцу и звездам. Во многом представления могли базироваться на общей антитетичности культуры и религии "чужаков", которым приписывалось все нечистое и недозволенное - но это характерная особенность восприятия "чужого" (цыгана, татарина и т.д.) в традиционной культуре, которая не имеет особой специфики.

Примечательно, что в традиционной культуре славян было представление о том, что Христос и Богоматерь ("пан Езус и матка Боска" у поляков) крестились именно в "польскую веру", у болгар - что они были "нашей, болгарской веры" и т.д. [2]

Ритуальное повторение мифа (и искаженное восприятие чужого ритуала сквозь призму своей веры)

Мы уже упоминали, что осознанным подобием событиям мифологического локуса оказываются в первую очередь ритуалы. Они подтверждают особую ритмичность мифа, который может не просто произойти когда-то или происходить время от времени в случайном порядке, но и звучать в строго определенное время.

Совпадение мифов различных традиций приводит к новому осмыслению мифа или порождению нового, далеко не всегда позитивному. Столкновение традиций внутри мифологического пространства способно произвести новый мифологический конфликт. Так происходит, когда в мифе и ритуале чужой традиции узнается искажение или нарушение именно своего обычая, ритуала или веры. Классическим примером служит празднование еврейского праздника Пурим, с масками и играми с чучелом Амана, которое воспринимается христианами как глумление над образом Христа. Первый погром на Пурим произошел в 423 году н.э. близ Антиохии, когда местных евреев христиане обвинили в распятии христианского мальчика, устроили резню и разрушили синагогу. Примечательно, что первыми христианами воспринималось как святотатство и развенчание и "казнь" шутовского царя римских сатурналий, хотя "исторически" все было совсем наоборот: римская казнь Христа повторяет сюжет римских сатурналий (обрядовую схему поругания самоназванного царя). [2]

Рассказы о кощунственных ритуалах, справляемых евреями именно на христианскую Пасху были широко распространены в средневековье; при этом человека мог заменять агнец или даже восковое распятие, но суть святотатства для христиан от этого не менялась. В дальнейшем подобное, неосознанное и суеверное, смешение мифологических и ритуальных традиций происходило повсеместно, с большими или меньшими жертвами, или оставшимся недоверием и недоумением к чужим обычаям. Так тфилин, коробочка с молитвами, укрепляемая на лоб, воспринималась поляками, например, как "рога" по образу и подобию "рогатого бога", явившегося Моисею. Пояс с нитями, цицит, в глазах соседей-иноверцев был памятью о рабстве евреев у фараона (нити напоминали вожжи). Сюда же можно отнести комическое утверждение Андрея Кураева о том, что 8 марта 1917 года был праздник Пурим, потому праздновать его как "женский праздник" негоже - как советский, атеистический праздник, вдобавок придуманный еврейкой Розой Люксембург [3].

Миф о "евреях - предателях Христа" повторяется позже в советской (также низшей или фольклорной мифологии), в истории покушения на Ленина еврейкой Фанни Каплан. Как Христос, так и Ленин де ходили со своими учениками по миру и проповедовали истину, "жалели людей" и диктовали свои речи ученикам, а потом евреи убили их [2, с. 233]. И в этом мы видим новое наслоение мифологических сюжетов: христианской и советской мифологии, одинаково отгороженной от Чужого.

Мифология Чужого

Еврей был "чужим" в любом традиционном христианском обществе, поскольку "чужие" определялись прежде всего по конфессиональному признаку. Иноверцы - мусульмане жили в своих государствах, но евреи были соседями внутри своей страны, потому воспринимались как потенциальные внутренние враги. Власть старалась их ограничить в правовом отношении, но использовать в социальном (как кредиторов, например). При этом еврейские общины управлялись автономно, однако были совершенно зависимы от верховной власти.

Евреи воспринимались потенциально опасными именно в вопросах принадлежности к вере. Обвинение в том, что они стремятся "совратить в свою веру христиан" стало принципиальным пунктом русских полемических сочинений, начиная с Иосифа Волоцкого, притом, что в XV веке еврейских общин в Московской Руси особенно не наблюдалось. Это не мешало, однако, называть еретиков, слишком "мудрствующих" - "жидовствующими". Впрочем, о синонимизации иудея и еретика уже было тут сказано; упомянем лишь о том, что за вероотступничество (из православия в иудаизм) казнили еще в XVIII веке (и тут не могу не поделиться семейным свидетельством, по которому муж моей двоюродной бабки был из семьи русских, перешедших в XIX веке в иудаизм).

Представление о еврее как "архетипическом чужаке" повлияла на культуру игровых образов: в окрестностях Люблина, жнец-новичок проходил игровой обряд "крещение еврея", в процессе которого его умывали, обривали, дергали за волосы, надевали на голову капюшон из камыша и лишь затем признавали полноценным членом рабочего коллектива [2].

Характерная мифология вредоносного "чужого" прослеживается на сопоставлении известного "дела Бейлиса" и "Мултанского дела" 1892-96 гг. против вотяков (удмуртов). В обоих делах бытовому убийству был придан вид ритуального, дабы запутать следствие; и хотя полиция сомневалась в последнем, именно под давлением общественного мнения, основной становится ритуальная версия. Тут важно (с точки зрения сюжета уже социального мифа тоже) также то, что защищал обвиняемых в ритуальном жертвоприношении один и тот же человек, Владимир Короленко. В обоих случаях обществу и государству удалось совладать, благодаря имеющимся социальным механизмам в том числе, с натиском архетипического, коллективного влияния темы.

Можно также говорить о самостоятельной еврейской тенденции к отчуждению от коренного населения для сохранения идентичности своей традиции. Было бы интересно отследить и внутреннее отношение евреев к непосредственному историческому процессу, вне извечного подтверждения религиозных или социальных мифов, но, видимо, это может быть темой отдельного исследования.

Еврей и богатство (сакральная удача)

В силу известных ограничений на деятельность, заметной социальная роль евреев оказалась в финансово-банковской сфере Западной Европы, в торговле, содержании питейных заведений и арендаторстве земель Восточной Европы. В ряде случаев евреям разрешалось заниматься именно теми видами деятельности, которые были в достаточной степени обесценены в обществе. Это, конечно, усиливало изоляцию и негативную мифологизацию евреев, однако сулило известные прибыли.

Представление о богатстве (вкупе со скупостью и жадностью) евреев с одной стороны граничит с определением его нечистоты, с другой - с образом некоей сакральной щедрости мира, удачи и добра (не в моральном, а в материальном, старинном смысле слова), плодовитости. Так, на Волыни целебными считаются "источники Бешта" (в который купался основатель хасидизма Баал Шем Тов), излечивающие, в частности, от бесплодия. Вместе с тем широко распространена общая тема представлений о евреях как о хитрых и жадных людях, "продавших Христа за 30 сребренников" (вот еще одно указание на мифологический пульс темы, в котором один легендарный поступок оказался вечным деянием и характеристикой всего народа), за что Бог их рассеял по всему миру.

После истребления евреев немцами во время Второй Мировой войны и покидания старых мест репатриантами, у сельских украинцев из бывших "местечек" появляются характерные "мифы об ушедшем народе", который унес с собой благодать и благополучие. До Второй Мировой войны евреи занимались ремеслами, скупали продукты у крестьян-украинцев, вели крупную и мелкую торговлю. Целостность мира людей старшего поколения, включавшего в себя социально-благоприятное соседство с чужаками-евреями, оказалась разрушенной социальными катаклизмами. И после всех катастроф и событий второй половины XX века "уход евреев" все же стал мифологичным. А упадок традиционного быта также связался с этой пустотой.

Средоточие сакральной нечистоты (и ее экстернализация у "выкрестов")

В мифологическом сознании евреи могут быть представлены средоточием сакральной нечистоты. В качестве анекдотического примера можно привести список известных фирм или наименований продукции, по мнению Союза Русского Народа "поставляющих кошерную продукцию", несомненно губительную для каждого православного члена акции "Жизнь без страха иудейска!" [3]. Не менее удивительно и характерно совершенно непосредственное описание современных православных авторов: "Но как нет совершенно святых людей в Православии, так нет и абсолютных евреев - носителей иудаизма: в каждом христианине таится и тлеет греховная частица того, что полыхает огнем в душе "правоверного" еврея. И в душе каждого еврея, отпавшего от дьявольского древа талмудического иудаизма, еще хранится возможность проявления подобия Божья, общечеловеческой доброты и общечеловеческого благородства! " [11] Здесь "еврейство" оказывается некоей "дьяволической" метафизической субстанцией, существующей в каждом человеке (возможно, лишь авраамической религии, но авторы не дают нам прямого ответа), которой в религиозных иудеях несравнимо больше. Можно обратить также внимание на противопоставление "иудеев" здесь - всему остальному (доброму и благородному) человечеству. Таким образом, иудейство здесь представлено, прямо скажем, нечеловеческим фактором.

Цитируемые авторы, выбранные нами за незамутненность мифологического послания той или иной рационализацией (что мешает в исследовании мифологического контекста в сочинениях того же А. Кураева), пылко ссылаются на Отто Вейнингера. Эта фигура крайне примечательна и для изучения метода выделения "метафизических субстанций", и для мифологии "еврейского вопроса". Отто Вейнингер, двадцатилетний неженатый еврейский юноша, принявший христианство, гениальный философ, покончивший с собой после написания трудов о сущности мужского и женского начала, а затем о метафизической сущности (по аналогии с мужским и женским) еврейства (что воспринимается шире, чем иудаизм) и христианства. Именно он вводит представление о некоей сущностной субстанции еврейства, которую отождествляет с низменным женским началом в противовес возвышенному мужскому началу христианства. Очевидно, не в силах выносить натиск бессознательного, в этом фатальном разделении мира на два полюса (а мы помним, что это один из признаков мифологического мышления), возможно, как уверяют некоторые авторы, не в силах примириться со своей чувственной природой, противоречащей идеалам аскетизма, Вейнингер заканчивает жизнь самоубийством.

Несмотря на богословское (или мифологическое) ожидание христиан того, что иудеи признают "истинного бога", недоверие к крещеным евреям оставалось. Характерна русская поговорка "жид крещеный, недруг примеренный да волк кормленый". На практике выкресты становились изгоями, это подтверждалось и определенными суеверными представлениями, и исторической памятью. Позже эта память была также пытлива к светским евреям в СССР.

Среди "выкрестов", крестившихся в православие евреев, хотелось бы выделить одну фигуру, имеющую не столько значимое историческое, сколько мифологическое значение для русской истории, и, возможно, знаковое - для истории еврейского народа. Речь идет о М. И. Бланке, деде В.И. Ульянова (Ленина). Он был, как принято аккуратно говорить, непростым человеком, у которого не сложились отношения с местной староконстантиновской еврейской общиной (очевидно, он был пришлым), на членов которой он писал доносы (о том, что те скрывают или сообщают с опозданием о рождении детей) и с которых пытался получить выкуп по 100 рублей. Когда же сгорело много домов в городе, именно на него как на поджигателя (хотя и ложно, как выяснилось впоследствии) указало 22 жителя (и члены еврейской общины) города. М.И. Бланк отсидел в тюрьме время следствия, а затем подал в суд на клеветников, чье имущество было распродано в его пользу, а ему самому пришлось уехать из города. Впоследствии он занимался ростовщичеством и принял христианство, продолжая заниматься ростовщичеством. Но в 1846 году, уде девяностолетний, пишет наилюбопытнейший документ, письмо (на идиш) императору Николаю I, в котором дает советы по обращению евреев в христианство, также требует молитв за царя и его семью в синагогах, запрета евреям носить традиционную одежду. Совершенно удивительное в своем верноподданническом пыле и лицемерном смирении послание: " По всем этим выгодам, получаемым Евреем от Христианина, он долженствовал бы любить сего последнего, но он мечтает только о пришествии Мессии и о свободе, которую через это надеется получить. И так, если Ваше Императорское Величество соизволите повелеть, чтобы впредь Евреи не получали от христиан всех вышеупомянутых выгод; чтобы им воспрещены были ежедневные молитвы о пришествии Мессии и чтобы их принуждали в каждый субботний день молиться за Государя, за Наследника Престола и за всю Царскую фамилию, как это делают христиане; в таком случае сами Евреи стали бы напрашивать крещения и тогда не нужно было бы давать крещеному по 30 рублей серебром". [12, с. 45] Письму был дан ход и в дальнейшем бюрократическая машина империи с удовольствием пользовалась идеями прадеда того человека, который ее сокрушил.

Мифологическая исключительность: идеализация, соперничество и обесценивание

В основе этнической памяти евреев оказывается не единство территории или языка, а сверхъестественная санкция и договор, Завет Божий. Эта "близость к Богу", признаваемого авраамическими религиями, оказывается ценностью исключительной, отчасти идеализируемой (напрямую евреями и косвенно - христианами), но и обесцененной (причем как христианами, так и евреями, обесценивающими иудаизм и/или само еврейство).

Мы уже говорили о том, что многочисленные притеснения, репрессии, погромы могут быть рассмотрены как реализация негативных процессов коллективного бессознательного. В этом случае мы говорим о примитивных бессознательных защитах человека: замещении (агрессия, например, направлена не на истинный источник притеснения и гнева, а на "замещающий объект"), негативной проекции (выделении в объекте качеств, которые отрицаются в себе), рационализации (в этом случае нерациональному поведению или точке зрения находятся "логичные" объяснения, манипулятивные ловушки, отрицание одних аргументов в пользу других и т.д.). Если в более архаические времена (или критические периоды, которые характеризуются регрессом социального поведения) процессы коллективного бессознательного зачастую выражались в серьезных аффектированных действиях, в настоящее время им все более требуется "рационалистические" обоснования. Но не стоит себя обманывать - человечество не отказывается от мифологического мышления, лишь одни мифы сменяют другие. Однако индивидуальное отношение к мифу и вовлеченность в него, как мы смеем надеяться, постепенно меняются.

Миф и личный выбор

Внутренняя реальность - субъективное пространство восприятия индивида, которое включает в себя самую разнообразную жизнь внутренних переживаний, размышлений, рефлексии. Сквозь призму внутренней реальности человек смотрит на окружающий его внешний мир. И хотя полностью отрешиться от этого влияния он не может, но сместить фокусировку с "Я" на "Другой" современный цивилизованный человек уже умеет. Это позволяет встать на позицию другого человека или же взглянуть на ситуацию отстраненно, рационально, объективно. Мифологическое сознание этого не требует - связанное коллективной верой внешнего социума, поддержанное внутренней силой убежденности - оно не отвлекается на аргументы, логику, причинно-следственные связи и доводы.

Способность отличать внутреннюю мифологическую реальность от объективной реальности дает индивидууму в меньшей степени быть подверженным личным проекциям, фантазиям и другому продукту личного бессознательного. Это снижает массив интервенций субъективного на оценку внешней и подтверждаемой другими действительности. Однако ее наличие в известной степени зависит от классического образования, возникшего в эпоху Просвещения (XVIII) и Рационализма (XIX), общего кругозора и сугубо личных характерологических и интеллектуальных качеств. Мы не можем гарантировать отсутствие мифа у образованного человека, только лишь со стороны отследить степень его включенности внутрь этого мифа.

Список литературы:

1. Бедненко Г. Б. Пространство мифа // Прикладная юридическая психология. - 2008. - №4.

2. Белова О.В., Петрухин В.Я. "Еврейский миф" в славянской культуре. - М., Иерусалим: Мосты Культуры - Гешарим, 2008.

3. Движение "Жизнь без страха иудейска!": Антикошерная акция // http://www.rusidea.org/?a=14000

4. Гаврила Белостокский: Википедия // http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D0%B0%D0%B2%D1%80%D0%B8%D0%B8%D0%BB_%D0%91%D0%B5%D0%BB%D0%BE%D1%81%D1%82%D0%BE%D0%BA%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9

5. Кураев А. Как делаются антисемитом // http://libereya.ru/biblus/kuraev/

6. Кровавый навет // Электронная еврейская энциклопедия. - http://www.eleven.co.il/article/12241

7. "Лесной": Иллюстрации и источники к теме // http://lesnoy.livejournal.com/145006.html?nc=4

8. С. И. Лучицкая. Евреи // Словарь средневековой культуры. М., 2003, с. 164-170.

9. О рутуальных человеческих жертвоприношениях // http://lesnoy.livejournal.com/135344.html?thread=2224560#t2224560

10. Синцова Н. Душеубийцы: Современная ересь жидовствующих в Русской Православной Церкви // http://www.omolenko.com/publicistic/sincova.htm

11. Чижова Н, Степанов В. "Последнее искушение еврейством": // http://rusprav.org/biblioteka/AntisemitismForBeginners/AntiSemitismForBeginners.html

12. Штейн М.Г. Ульяновы и Ленины. Тайны родословной и псевдонима. Т- СПб.: ВИРД, 1997.

© Бедненко Г.Б., 2010

Вернуться в "Психологию" | Вернуться на главную страницу