Десятки давно исчезнувших личностей жаждут обрести голос, плоть, людей века XX на краткую игровую неделю. Как сказано: самое страшное в смерти - это молчание. Предупреждаю сразу: весь последующий текст не является "поводом для драки" или "руководством к действию" , это заурядное объяснение в любви забытому, но прекрасному времени. Если кто - то разделит его со мной - спасибо. Если отвернётся и махнёт рукой - благодарю.

II. ДУШИ И АНГЕЛЫ

Естественно, для "хождения в образ" , необходимо знать, что представляет из себя сознание эпохи, её эмоциональное и культурное пространство. Для понимания " состояния барокко", начну с готики. "Души готической рассудочная пропасть".

Человек Готики - это стрела соборного свода, удлинённая миндалина нимба Богородицы, кузнечные острия готических шрифтов. " У Бога один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. " Душа Готики знает вечность, она запаяна в ней, как мошка в янтаре. Всё ясно и определённо: под ногами варево ада, над головами серебро серафимов, посередине мира - золотой град Иерусалим. Незыблемы регистры сословий, церковная иерархия, цеховые уставы. Кто вне прописей - бесправный бродяга, заживо мертвец, корм для виселицы и плахи. Ещё один признак - анонимность, большинство художников этого периода безымянны, одного помнят ныне под именем "Мастер Игральных Карт", другого - Мастер Плясок Смерти. "Не ради себя, Господи, но во славу Твою". В тяжёлые времена королевские семейства впрягаются в повозки, подвозящие камень на стройки Соборов.

Душа Готики панически боится плоти, в которой заточена, мерзко любовное соитие, греховно желание власти и личной славы, богатство опасно, бедность жестока, грязно и мучительно рождение ребёнка, но более жутки изменения тела после смерти.

Служа вечности, канон царствует в церковных распевах, поэзии труверов и менестрелей Прованса, монастырских скрипториях. Человек войны, рыцарь - слуга Господа, прообраз Ангельских Воинств на земле, дружина полуязычески крепко предана военачальнику, рыцарское братство - нерушимо и освящено свыше. Символ рыцарской Готики - Святой Георгий Драконоборец. Ангелы средневековых соборов, витражей и фресок - рослые, закалённые в сражениях мужчины, серпокрылые воины, жёсткие складки прорезают углы их губ, пытающихся изобразить благостную улыбку.

ДУША ВОЗРОЖДЕНИЯ - " homo universale " - универсальный человек. Это однокупольный храм, отныне лобастые главы соборов одиноки. (Санта - Мария -дель Фьоре, Святой Пётр в Риме. ) Человек вырывается из налаженного механизма "общества " и заявляет: " Это я, Господи". Янтарь вечности расплавился и пошло, пошло течение времени. Треснули своды чопорных сословных понятий - если удача в твоих руках, зубы остры, ум и сердце насмешливы и отточены, то будь ты рождён непотребной девкой на отхожем дворе - всё равно ты станешь выше принцев крови, не имеющих ничего, кроме герба. Был даже период, когда хвалиться дворянством считалось непристойным. Во Флоренции, где дворяне были поражены в правах, неугодному человеку могли пожаловать дворянство насильно. Место канона занимает "уник", желание отличиться становится своего рода манией, дурной тон, если два человека появляются в одинаковой одежде. Но уникальный художник не создаёт школы. Гениальный политик, типа Маккиавелли никогда не достигает реальной власти, блистательный тиран Чезаре Борджиа с немыслимых высот падает в выгребную яму. Душа Возрождения бьёт судьбу ножом и улыбкой, горизонты задёргиваются тёмно-алым флорентийским сукном, цвета горячей и густой крови. Кинжальной душе нужна достойная оправа, плоть перестаёт быть тюрьмой: голые богини, голые танцовщицы, бега голых атлетов на площадях. Плоть любит, убивает, хохочет в котлах карнавальных и мятежных городов, пересиливает чумную заразу. Одурев от сиракузского вина, сполна познав все радости и беды, Душа Возрождения ухмыляется: "И на завтра не надейся". Утром инвизитор ведёт процесс, ночью составляет астрологические таблицы и смотрит античные комедии.

- Опустимся до мужицких суеверий. - говорил кавалер своей донне, отправляясь в церковь.

Вместо прежних рыцарей без страха и упрёка приходят весёлые головорезы - наёмные "капитаны удачи " со своими полуразбойничьими отрядами. Они тащат в обозах Безумную Грету, мадам Бомбарду, которая признаёт один "рыцарский закон " - заряжай и пли, по тем, кто меньше заплатил.

Понятия рая и ада совсем абстрактны: Душа Возрождения проходит пекло и Эдем ещё при жизни и, отделяясь от тела, сильно сомневается что на том свете ей покажут что-нибудь новенькое. Ангелы Возрождения: белокрылые жёны и девичьей смазливости юноши. Они медово улыбаются сквозь сон.

1618 год. Майскик сумерки над стобашенной Прагой, европейским драконом. Огни, колокола, толпы на площади. Из окон ратуши под гиканье и хохот летят на мостовую ненавистные правители - католики. Старинный чешский способ решения политических вопросов. Идейные юноши - протестанты и погромщики зеленных лавок не подозревают, что с этого дня в мир выпущено безглазое монотонное чудовище Тридцатилетней войны. В недрах носорожьей плоти войны была зачата "перола барока". Понятие "перола барока" придумано португальскими купцами и означает всего лишь: "жемчужина неправильной формы " или "больная жемчужина". От этих слов пошло название первой половины XVII века. Так в дальнейшем я буду называть душу времён Тридцатилетней войны - она просуществовала недолго, но осталась навсегда и сейчас я часто нахожу в людях её отзвук. Но, должно быть, человеку XX века будет непросто проникнуться даже в игре всеми противоречиями и оттенками этой души.

Перола Барока - светотень, дорога бродячего балагана, столкновение молитвы и кощунства, некое взвешенное безумие. Человек уже не ячейка в общем колумбарии сословий, не эгоист - жизнеед, он становится неутомимым оборотнем, лицедеем, но не лицемером. Перола Барока, меняясь, остаётся собой. Персонаж по мере продвижения по Пути Жизни, оказывается поочерёдно и рыцарем и бродягой и купцом и врачом и поэтом.

Мир открыт, у него нет границ и центров. Меж привычным христианским адом и раем пролегла долгая дорога, кишащая античными божками, наукообразными теориями, духами стихий, каббалистическими демонами, странными идолами Америки, Явы, Японии. Кстати, ацтекского бога Уицилопочтили европейцы тут же окрестили Вицлипуцли и сделали его одним из демонов христианской традиции. Перола Барока с неизменным любопытством идёт по этой дороге. Если у Возрождения не было надежды на завтра, Перола Барока понятия не имеет где и кем будет через час. Плоти уже не боятся и не возводят её в абсолют. Военная смерть слишком близка, и дорожить телом - последнее дело.

Самое страшное, не то, что смерть и жизнь, любовь и похоть, подвиг и подлость враждуют друг с другом - Перола Барока понимает, что они уживаются причём в одном теле.

Непрестанное жужжание великанской прялки донимает по ночам военную Европу. Многие хронисты пишут, что слышали этот звук - голос Колеса Фортуны. Историю теперь вершит Фортуна с выжженными для верности глазами. Об этой капризной даме и её Колесе будет сказано позже.

Теперь об образе Человека Войны. Впервые со времён Крестьянской войны в Германии, солдатом может стать как дворянин, так и распоследний мужик. Солдатская жизнь становится повинностью . Если ты крепок телом и молод, однажды утром ты проснёшься в повозке вербовщика, вместе с полдюжиной посчитанных и проданных под ружьё парней. На месте назначения тебе уж растолкуют, кто ты есть, и какому знамени служишь. А дальше начинает свою работу Фортуна : тебе даны равные шансы и лечь раздавленным под лафетным колесом и встать во главу войска.

" Я старый, стреляный солдат,
Ничем особым не богат,
Прекраснейшая дама.
Не золото, не серебро,
Одна лишь честь моё добро,
В том признаюсь вам прямо.

Весь провиант мой - хлеб и сыр,
Не больно тут устроишь пир,
Да не поймите ложно,
Лишь были б хлеб да табачок
И придорожный кабачок
И жить на свете можно.

Постель мне чёрная земля,
Я сплю не хуже короля,
Храплю себе пресладко,
Но, попрошу, иметь в виду:
Пищаль под голову кладу
Для пущего порядка".

Теперь Бог совсем близко - он смотрит прямо в лоб. Смерть для Перола Барока лишь продолжение игры. Рождается новое понимание смерти. Мишель Монтень, человек, переживший гибель своих детей, мучительные боли и поражения, пишет: "Размышлять о смерти, значит - размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. От смерти ускользнуть невозможно, она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек, так давайте научимся встречать её грудью и вступать с ней в единоборство".

Итак, если готика - это слаженный, обезличенный хорал, Возрождение - резкое, хищное соло, то Перола Барока - "grand jeu ", большая игра" - так органисты называют момент, когда открыты все клапаны органных труб и гигант ревёт в один голос тысячью регистров, потрясая храмовые своды. Завидую тому ролевику, который хоть на миг ощутит в себе мощное дыхание Перола Барока. Ангелы барокко - дети. Полумладенцы, полупророки. Крылатые дети играют с терновыми венцами и копьями - символами Страстей Христовых. Дети держат на коленях черепа и катаются на могильных плитах, как на лошадках - качалках. Ангелы больше не улыбаются - они хохочут в голос.

III. ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Так вышло, что я занимаюсь эпохой барокко около четырёх лет. Это ничтожный срок, но всё же осмелюсь сказать: недопустимо, говоря о любой эпохе, о любой религии, подмечать только "свинцовые мерзости" или наоборот "края блаженных". К примеру, мол, средние века - это только бесноватые монахи - крематоры, или поголовно блаженные рыцари артурова двора. Поэтому всё приведённое ниже не является "страшной сказкой на ночь", я слишком люблю это время, чтобы утаивать его ночные стороны.

Я не стану говорить об исторических предпосылках и датах - минимум информации о Тридцатилетней Войне можно отыскать в учебниках или энциклопедиях.

Эта война в истории человечества имеет право называться первой мировой войной - все крупные европейские государства, не исключая России так или иначе были втянуты в неё. Знаменитый гетман Богдан Хмельницкий державший в страхе Дикое Поле Украйны, прежде служил в войсках принца Конде. Московия заключила договор с протестантами - шведами против католических королей. Пенька, лошади, селитра, поставлялись Россией для шведских войск. Многие зелейные мельницы (пороховые заводы), работавшие на шведов опять - таки находились в России. Испания, Франция, Нидерланды, Германия, Чехия, Британия, Австрия - всё было охвачено общей военной лихорадкой. Да простят меня скептики, согласно историческим фактам, в процентном соотношении Тридцатилетняя Война унесла не меньше жизней, чем Вторая Мировая.

Уничтожено две трети населения Германии. Выкошены чумой и солдатскими ордами Лотарингия и Эльзас. Тысячи шведских и датских солдат гниют на полях Европы. Совсем недавно было сделано страшное археологическое открытие: в Рудных горах Чехии нашли развалины часовни, сложенной из человеческих костей. Десятки неизвестных людей находили останки беженцев и павших, и остановились на этом жутковатом способе почтить их память. Дата на одной из стен часовни: 1626 год.

Пусть об этом говорят те, кто видел это своими глазами. Существует так называемый "Дневник Магдебургского горожанина" , к сожалению, этот уникальный документ не переведён на русский язык, существуют репринтные издания на французском и немецком языках. Автор не оставил своего имени, ему было около тридцати двух лет, когда навсегда исчезли его следы. В третьей главе, автор пишет: "В 1634 году я шёл к верховьям Рейна два месяца и единственное человеческое существо, встреченное мною, был труп бабы на телеге, объеденный лисами". "Мертвецов не хоронили по четырнадцать дней, не хватало гробов. Гроб можно было купить у солдат за 30-50 дукатов, солдаты по ночам пробирались к свежим могилам, выкапывали "товар" и перепродавали". Германия представлялась сплошным выжженным пепелищем, земля не возделывалась, падал скот, крестьяне укрывались в лесах, сбивались в полудикие орды. В то время была сложена пословица : "Волки жили в домах, а люди в чащах".

Десяток яиц стоил столько же, сколько дойная корова. Бюргер одного города в Силезии сменял свой дом на пару сапог, имения отдавались за бесценок.

"Иные дома столь долго простояли необитаемыми, - пишет хронист из Нидергаузена -, что на очагах повырастали вишнёвые деревья, проросли через трубу и разметали над крышами свои ветви и сучья."

Существует "реляция" славящая рыцарские подвиги протестантского полководца Эрнеста Мансфельда, этот документ гласит:

"Неоспоримо, что когда солдатам не идёт жалование, их нельзя удержать в надлежащей дисциплине. Они и их кони не могут питаться воздухом. Всё, что они носят, оружие или платье, изнашивается и ломается. Должны они его купить или справить, И ежели их в том не удовольствовать, то они берут там, где находят. Нельзя измыслить того бесчинства, которого они бы не натворили".

Обычный для того времени зимний пейзаж, часто повторяющийся как в живописи, так и в описаниях: торчащий из топкого снега скелет готических сводов, выбитый витраж, в который влетают вороны и лежащий на полу среди щебня каменный ангел, изуродованный картечью".

17 сентября 1980 года не стало Льва Гинзбурга, крупнейшего в России переводчика немецкой поэзии и человека редкой души.

Благодаря ему по-русски заговорили герои Парцифаля, Романа о Лисе, средневековые ваганты из "Кармина бурана", безвестные поэты Тридцатилетней войны. Сейчас даже дети знают песенку с простым припевом "Тихо плещется вода, голубая лента, вспоминайте иногда вашего студента," - средневековый текст, переведённый Гинзбургом.

Лев Владимирович так писал о Тридцатилетней войне: "То было время двуличия, двойной тройной игры, тайных переговоров, лжи во всём. Среди сумятицы политических комбинаций и расчётов, которые сплелись в страшную стальную паутину, бились человеческие жизни и метался так называемый человеческий дух, к которому политика была совершенно безразлична. Дух был не её сферой". Но в этом чудовище просчиталось.

Нам, знающим понаслышке о Треблинке и Дахау, о ГУЛАГе и рвах Катыньского леса, странно сознавать, что гнилые семена нетерпимости и фашизма брошены именно в борозды Тридцатилетней войны. Но скверное время, которое, казалось бы, должно было уничтожить в людях всё человеческое, рождало личности и учения такой силы и чистоты, какая и не снилась нам, живущим ныне. Были полки, отказывавшиеся морить голодом и жечь города, были таборы трансильванских цыган, пользуясь тем, что "христианские воины" считали их чем-то вроде двуногих собак, они вывозили в своих повозках - вагенах раненых и больных из осаждённых городов, привозили провиант, просто потому что знали каково быть голодными и гонимыми. Были бродячие учёные и врачи. Были главари "государств на колёсах", собиравшие по дорогам беженцев, ведь вместе легче прокормиться, дать отпор солдатне, не утратить надежду.

Среди бедствий работают поэты Грифиус,Опиц, Флеминг, Клод Ле Пти. Где-то скитается Ян Кристоф Гриммельсгаузен, будущий автор "Симплициссимуса" - Библии Тридцатилетней войны,

Во Франции гравировальная игла Жака Калло ведёт беспощадный реестр, времени - висельные деревья, нищие, нападения мародёров, карты осады Ла Рошели,

В зачумлённой Лотарингии Жорж де ла Тур пишет свои картины. До сих пор в них - мёрзлый багряный отсвет, выступающий из полутьмы мастерской лица, написанные мёдом и вином надежды.

IV. КОМЕДИЯ МАСОК

Барокко - это дорога, бесконечный путь превращений. Большинство книг той эпохи посвящено приключениям в пути: Даже во сне Перола Барока продолжает своё путешествие, но уже по неведомым землям.

В дороге путник непременно теряется в пестроте лиц, гомоне многих голосов. Эта глава о тех персонажах, образах - масках и реальных людях, которых можно было встретить на Дороге Барокко.

Итак, первый типаж:

Пикаро, иначе говоря - Человек Дороги.

Образ, вмещающий в себя все краски эпохи. Его занятия и убеждения неопределённы. Три его духа - хранителя-Случай, Игра и Превращение. Он и дворянин и плебей, но при этом не привязан ни к одному сословию. Он - дитя фортуны, люди такого типа породили в Испании и Франции целый жанр "Плутовского романа". Проще говоря, явные черты странствующего Пикаро имеет Тиль Уленшпигель, безумные пикаро - Дон Кихот и Санчо Панса (Кстати, роман Сервантеса - пример романа дороги) типичный пикаро - пройдоха - Труффальдино из Бергамо итальянской комедии масок.

В Восемнадцатом веке образ пикаро окончательно утратит независимость, прочно свяжется с политикой и получит звание авантюриста.

Человек дороги ясно говорит о себе: "Я - мяч преходящего счастья, изменчивости и зерцало непостоянства жизни человеческой." Он заражён духом бродяжничества и риска, но, прогуливаясь по канату меж добром и злом, обычно избирает добро. Пикаро нельзя купить, но можно заинтересовать. Он не прочь ввязаться в дворцовую интригу или уличную свару просто потехи ради. Его можно встретить в любом обществе, пикаро - дрожжи любого события.

Инквизиционные ищейки,палачи, вербовщики

Их узнавали по вкрадчивым голосам, излишней назойливости и неразборчивости в знакомствах. Обычно это были светские люди, движимые жаждой наживы или, что реже фанатизмом. Подслушивая, выискивая компроматы, косясь на зажиточных соседей и красивых, но недоступных соседок, они строчили доносы и выступали свидетелями на судах, получая процент с каждой смерти. Были ищейки инквизиционные и королевские, а также ищейки протестантские, ведь протестанты жгли ведьм и преследовали инакомыслящим, не меньше чем католики.

Так, в 1636 году английский инквизиционный ищейка Мэтью Хопкинс, неудавшийся адвокат из Эссекса, своей клеветой до костра сотни человек, и, к сожалению, не попав под разоблачительный процесс, околел от чахотки, оставив неутешным родственникам внушительный капитал.

Другой ищейка, получая за каждую жертву 20 шиллингов, привлеченный к суду сознался, что отправил на костёр по ложному обвинению 220 женщин.

"Его душила кровь жертв, пролитая за сребреники" - так писал о нём современник. Негодяя сожгли на костре за лжесвидетельство.

Кстати, не является вымыслом, что почти в каждом кабаке или гостинице имелся столик или скамья для штатного осведомителя.

Но агрессивно настроенные современники не всегда способны были оценить по достоинству бескорыстную помощь этих людей родине и Святому судилищу. Солдаты независимо от конфессии, топили ищеек в полевых уборных, при дворе ищейкам не подавали руки, а начальники-инквизиторы не любили слишком фанатичного рвения и жадности до гонорара. Если убийца доносчика скрывался, дело обычно закрывали. К тому же ложные доносы карались по всей строгости закона.

Палачи.

Обычно при каждой судебной тюрьме был свой палач. Более, существовала должность полкового палача, солдаты не исполняли казней сами. Палачи получали немалые доходы за свою работу.

Сохранился "прейскурант" из шотландского местечка Керналди.

"За десять возов угля для костра - 5 марок или 3 фунта
За 1 баррель смолы - 6 шиллингов 8 пенсов
за верёвку - 6 шиллингов
за пеньковые петли - 3 фунта 10 шил.
палачу за труды - 8 фунтов 14 шиллингов."
------------------------------------
комментарии излишни

Тем не менее, выходя на эшафот, палач обязан был закрывать лицо. Вообще-то, скромным труженикам правосудия, не подавали руки, дома палачей, подчас очень богатые , стояли на отшибе и пользовались дурной славой. Перед совершением казни палач обязан был попросить у жертвы прощения, объясняя, что он не убийца, а орудие закона.

Серьёзной статьёй дохода палачей была торговля висельными петлями, пеплом костров, гробными гвоздями, их раскупали как дорогие амулеты.

Палачи были колдунами, заговаривали от пуль и ядов, находили гаданием воров. Кстати, есть поверие: если палач, проходя по улице мимо матери с ребёнком замечал, что рабочий меч начал колотиться в ножнах, он понимал, что ребёнку в будущем суждена смерть на плахе. Палач мог изменить судьбу, если внезапно выхватив ребёнка из рук матери проводил по шейке ребёнка царапину мечом. Но обряд редко удавался - его надо было совершить прежде, чем мать испугается и закричит.

Не стоит забывать, что в XVII веке ещё действовало "право невесты", то есть - невинная девушка могла прилюдно объявить, что берёт осуждённого в мужья. В этом случае приказом магистрата приговор отменялся, но новобрачные должны были покинуть город. В то же время, если человек срывался с виселицы или не погибал от первого удара меча, казнить его было нельзя - сам Господь подаёт знак своей милости.

Подчас во времена инквизиционного произвола, палачи наживали баснословные барыши, например, после бамбергской охоты на ведьм (1609 - 1632) согласно хронике:

"Палачи разъезжали на чистокровных лошадях, как придворные одетые в золото и серебро, их жёны соперничали с благородными дамами в богатстве своих нарядов"

Не стоит говорить о том, что делали с такими нуворишами родственники казнённых и просто честные люди при каждом удобном случае.

Вербовщики

Тоже типичная фигура Тридцатилетней войны. После кровопролитных сражений и гибели целых армий, число охотников становиться в строй неуклонно таяло, и тогда на дороги вышли полчища вербовщиков. Они носили добротную одежду, эти щедрые балагуры обычно ходили человек по пять - шесть, для удобства доставки новобранцев. Методов вербовки было немало, вот некоторые из них: годному парню, желательно в присутствии его девушки или приятелей, расписывали прелести солдатского житья, заработки, славу, пока простак не подписывал коварно составленный договор. Иногда действовали проще: если в тогдашнем кабаке к вам подсаживался чужой солдат и назойливо предлагал выпить за его счёт, это почти наверняка был вербовщик. Стоило пригубить дармового угощения, вам зявляли: "Ты пил наше вино при свидетелях, теперь ты - наш, такого-то полку." Свидетелей оказывалось немало, они же пресекали попытки сопротивления. И уже совсем немудрёный способ: в трактирной драке кандидатов оглушали и, погрузив в фургоны, везли под конвоем в лагерь. За каждого новобранца вербовщик получал от 8 до 25 дукатов.

В каждом полку были как профессиональные наёмники, так и солдаты поневоле, нередко, обнищавшие родственники продавали вербовщикам своих братьев или племянников.

Маркитантки, солдатские женки, дикие бабы, обозники.

Женская судьба в военное время почти всегда незавидна, но барокко - время сильных, скорых и на зло и на добро женщин. В XVII веке передвижение войска было невозможно без обозов. Везли провиант, пушки, ядра, фураж для лошадей, полковые кассы, телеги с ранеными и пленными.

За каждым полком обязательно катила повозка маркитантки, военной торговки, снабжавшей солдат всем необходимым, - водкой, хлебом, табаком, носильной одеждой, пулями, лекарственными снадобьями.

Маркитантки стойко переносили тяготы военной жизни и нередко погибали при обстрелах. Против принятого стереотипа маркитантка не являлась проституткой, эти женщины заводили любовные связи по желанию, часто выходя замуж за солдат, по внутриполковым законам ограбление или изнасилование маркитантки каралось трибуналом.

Маркитантки так прочно вошли в военный быт, что в XVII веке о них писали книги, слагали легенды.

Знаменитая пьеса Бертольда Брехта "Мамаша Кураж и её дети" (одно время по телевидению шёл превосходный фильм по этой пьесе "Дороги Анны Фирлинг"), написана по мотивам старинной повести. Историческую маркитантку звали Либуша Кураже, она была уроженкой чешского города Прахатиц. Когда ей минуло 13 лет, город был взят католическими войсками, и, чтобы уберечь девочку от насилия, её переодевают мальчиком, стригут волосы. Под именем Янко, Кураже служит пажом ротмистра, а выросши становится маркитанткой, исколесив почти всю Европу, она несколько раз выходит замуж, иной раз сама участвует в военных действиях.

Выходя замуж, маркитантки переходили в разряд "солдатских женок". Так называли венчанных жён рядовых солдат и офицеров, следовавших на марше за своими мужьями, или живших в крепостных <сооружениях>. Свадьбы справлялись шумно, для сохранения дисциплины в войске, командиры строго следили за соблюдением полкового закона. Среди всеобщей разнузданности, солдаты очень ценили женскую верность, жена однополчанина - "камрада" была неприкосновенна, к повозкам "женок" даже приставляли старух, из одиноких беженок, в качестве служанок и надсмотрщиц.

Со временем появлялись дети, "ведь войску нельзя без приплода". Их называли солдатёнками, и лейтенанты стращали рядовых "Пошлю в обоз, солдатёнков пасти!" Над такими "пастухами" охотно издевались товарищи.

Но за войском шли так называемые "дикие бабы", страшные женщины - проститутки Тридцатилетней войны. Одних толкало на эту стезю крайнее отчаяние и голод, других желание поймать в мужья престарелого полковника или заработать на приданое. "Дикие бабы " вполне оправдывали своё название, после сражений они первыми бросались обирать трупы, и, мародёрствуя, добивали раненых. Дикие бабы были постоянным источником ссор и краж, и, вдобавок, солдатик, понежившись в наёмных объятиях, рисковал "нахватать любезных францей", по - просту, заразиться сифилисом, который в те времена был практически неизлечим.

Для того, чтобы хоть как то упорядочить деятельность "Диких баб", существовала должность "бабьего старосты", выполнявшего обязанности "сборщика податей" и вышибалы.

Если уж речь зашла об обозниках, то в обозе каждого войска, желательны были следующие личности:
Капеллан (полковой священник ), у протестантов - проповедник, а также - писарь, казначей, он же ростовщик, который выдавал солдатам жалование по приказу командира.
И, естественно, медик.

Чтобы не возвращаться к частностям солдатского быта в дальнейшем, упомяну лишь самое необходимое.

Во времена Тридцатилетней войны, не существовало единой формы у солдат, каждый одевался, соответственно возможностям. Костюмы офицеров напоминали богатую дворянскую одежду, естественно, мне могут возразить, а как же знаменитые синие плащи мушкетёров в кино. Форма для войск была введена во Франции в царствование Людовика XIV, в 1670-72 гг, в связи с созданием государственной армии на постоянной основе.

Королевские мушкетёры Людовика XII были личной дворцовой охраной монарха, элитным полком, имевшим с реальными мушкетёрами мало общего, естественно они могли позволить себе единую форму одежды.

Собственно, луврские мушкетёры оказались в боевых действиях близ Ла Рошели только как сопровождение короля.

Обычно солдаты одного отряда и отряды одной армии узнавали друг друга по "окликам", паролям, и значкам на одежде.

При разгроме войска пленных очень ценили, обычно, победители просто распихивали их по своим отрядам, маркитантки и обозники следовали за новыми полками. Убивать пленных было невыгодно. Часто противники составляли "картель" - договор об обмене или выкупе военнопленных.

Рядовые солдаты в те времена уже слабо соображали за какую веру воюют. Чего стоит одно только знамя Тифенбахского полка аркебузиров: лицевая часть полотнища несла изображение латинского креста и ключей святого Петра, если же знамя вывернуть, как наволочку, получится протестантская хоругвь с библейским изречением на немецком языке.

На привалах и в периоды затишья процветал обмен награбленным и азартные игры, карты, кости и.т.д. Солдаты берегли деньги и на кон выставлялся личный запас пуль каждого игрока. Это было рискованно, если на вечернем смотру, командир замечал недостачу боезапаса, виновного могли расстрелять, тут то и выручали маркитантки - торговки.

Если в лагере было вдоволь еды и денег, мародёрство строго наказывалось, но в трудные для войска дни, командиры сами рассылали по окрестным деревням отряды фуражировщиков, грабивших мирное население.

Разные рода войск не особенно жаловали друг друга, например мушкетёров обзывали "сигай через плетень" , за их высокий рост и подставки для мушкетов, напоминавшие костыль или ходулю, драгун дразнили "гермафродитами" только за то, что походы они совершали верхом, но сражались в пешем строю.

Гайдамаки

Следующие персонажи комедии масок Тридцатилетней войны. Разбойничье "кочевое государство" гайдамаков. Гайдамаки не знали национальной розни, среди них были мадьяры, поляки, казаки, французы, русские, хорваты, чехи, валахи. Они не имели постоянных стоянок, занимались грабежами по всей восточной Европе. Часто налетали на местечки, где казнили конокрада или хорошенькую ведьму, убивали стражу и умыкали освобождённых. Практиковалась также торговля заложниками.

К гайдамакам бежали дезертиры. Во главе их отрядов стояли атаманы - "харампаши", приказы которых были единственным законом.

Всё награбленное отдавалось в ведение харампаши и он разделял деньги и женщин "по справедливости" меж членами банды.

Среди гайдамаков обязательно был "отпетый священник", поп - расстрига или беглый монах, он венчал гайдамаков с похищенными женщинами по цыганскому обряду. По неписаному закону гайдамаки, как и солдаты, хоть и насиловали полонянок, но не имели права трогать "жён" товарищей по банде.

Кстати, в 1622 году Южную Германию терроризировал необычный "харампаша" - Берта-Волчиха, как рассказывают, она была дочерью мелкого польского шляхтича, бежавшей из под венца. В 25 лет она командовала многочисленным отрядом гайдамаков и была убита в перестрелке в возрасте 32 лет. Торговые караваны платили харампашам подать, то есть от нападения гайдамаков купцы могли откупиться. От обычных разбойников гайдамаки отличались железной дисциплиной внутри банд и грамотным ведением боя.

Секты и бродячие проповедники Тридцатилетней Войны

Начало войны совпало с появлением в 1618 году ясно видимой вполнеба кометы. Её наблюдали с октября 1618 по апрель 1619 . Знамение вызвало всплеск толкований Апокалипсиса, а также массовые выступления еретиков.

Истощённые, поедаемые вшами, одетые в дерюжные мешки, люди входили в города целыми таборами. На их верёвочных поясах висели барабанчики, в руках - посохи с железными набалдашниками. То были представители секты стабляриев - посошников. На площадях они проповедовали о Конце Света и неподчинении духовным и светским властям, именовали себя "живыми апостолами", ударяя в барабанчики костями мертвецов, доводили себя до экстаза, чем вызывали священный ужас и уважение населения.

Посошников считали святыми и укрывали от инквизиции. Своё название эта секта получила от того, что апостолы частенько использовали посохи, как боевое оружие, прекрасно владея искусством палочного боя.

В 1614 году в крупнейших университетах Европы и прикоролевских дворах появилась брошюра, содержавшая дерзкое воззвание к главам государств, сословиям и учёным. То был знаменитый манифест "Фама Фратернитатис" - "Слава Братства". В манифесте сообщалось, что за 10 лет до того, была раскрыта гробница Христиана Розенкрейца, мистика и Посвящённого. Тело было найдено нетленным в одеждах ордена розенкрейцеров, белое облачение с символом Распятой Розы о десяти лепестках. В одной руке Кристиан держал Библию, в другой - манускрипт Тайн Братства.

Манифест розенкрейцеров обнародовал основные принципы Братства, призывал к обновлению христианства, "все искренние души приглашаются вступить в Братство. Голос их будет услышан, независимо от того, где они находятся и как будет передано сообщение." В то же время Братство предупреждало, что люди себялюбивые и имеющие тайные замыслы, получат от общения с Братством только печаль и скорбь.

Легко вообразить, с каким рвением официальная церковь и орден Иисуса, иезуиты, искали источник этого манифеста и приверженцев Братства.

Некто Филипп Циглер, странствуя по Германии и Франции, от имени Розенкрейцеров объявил себя "королём Иерусалима", богоизбранником. Он возвещал явление Христа, но не во плоти, а как духовной субстанции.

Подстать ему был Иоганн Адельгрейв "князь всего мира", "судия живых и мёртвых". Этот собрал банду, под знаменем "руки с мечом из облака и связки розог, которыми изгонят с лица земли нечестивых католиков и их правителей".

"Когда его казнили на подворье Иезуитской коллегии в Праге, он обещал воскреснуть на третий день, но почему-то не выполнил обещанного.

Историк Александр Морозов пишет: "Оборванные юродивые беседовали о своих видениях с королями и полководцами, пророчества приобретали политическое значение".

Провидцы имели огромное воздействие на протестантские армии, надо отметить, что протестанты больше верили проповедникам и толкователям Библии, в то время, как католики вверяли свои судьбы астрологам и придворным магам. Об этой должности подробнее будет сказано в главе "Мистерия Зимнего Виноградника".

Рыцари Козла

Заканчивая краткий обзор ересей, нельзя не упомянуть Рыцарей Козла. Немые безликие всадники были ужасом ночных дорог войны. Их отличала одинаковая одежда - чёрный плащ с красным подбоем, кожаная маска с прорезями для глаз и рта, чёрные петушиные перья на шляпах.

Летучие отряды по ночам нападали на торговые караваны, "внезапно и безмолвно, как тарантулы", грабили дочиста, уничтожая всех.

Немногочисленные факты впечатляют: "В ордене соблюдалась полувоенная, полусектантская иерархия, были рядовые, были капралы. Главарь назывался "инициатором" и, вступая в должность, закладывал душу дьяволу. Рядовые закладывали тела, совершая обряд кровного братства, два неофита вскрывали вены и сосали кровь друг друга. Это давало колдовские возможности, "брат" мог вселяться в тело "брата", происходил своеобразный обмен душами.

Имён рыцари Козла не имели, носили демонические клички: Семиазас, Велиал, Дромо, Асмодей, и. т. д.

Орден совершал шабаши, на борьбу с Рыцарями собирались специальные отряды, возглавляемые иезуитами - экзорцистами.

Но среди проповедников - бродяг были иные люди. Таким был Иоганнес Шефлер, врач. Он бросил платную практику и ушёл странствовать в терновом венце с крестом в руках, приняв имя Ангел Силезский.

Он лечил раненых солдат и нищих, возвещал учение немецкого мистика и пантеиста Якоба Бёме, слово о Боге, растворённом в природе.

До наших дней дошла книга Ангела Силезского - "Изречения", состоящая из двустиший. Вот одно из них :
"Бог жив, пока я жив, Его в себе храня.
Я без Него - ничто. Но что Он без меня? "

Конечно, это далеко неполная картина, но я старалась провести для вас "парад - алле" пёстрых масок Перола Барока, выбирая наиболее колоритные и распространённые персонажи.

Были и бродячие комедианты, и дезертиры и цыгане - гадатели, пространство для фантазии огромное.

Но Перола Барока принадлежала не только людям. Арена Тридцатилетней Войны - перекрёсток неведомых могуществ и сил.

V. МИСТЕРИЯ ЗИМНЕГО ВИНОГРАДНИКА

В 1626 году, в Страсбурге, в небольшой типографии, где в основном печатались календари и "летучие листки" - прообраз современных газет, была издана так называемая " Исповедь" некоего Георга фон Шварцвольфа, бывшего придворного мага нескольких княжеских дворов Германии и Чехии. До сих пор "Исповедь " считалась, позднейшей, XIX века, мистификацией, подобно "Песням Оссиана" и "Либушина озера", но новейшие исследования показали обратное - бумаги о выдаче княжеского пенсиона некоему Юрго Шварцвольфу, придворному магу, были обнаружены в архивах ратуши города Глогау. В Праге Йиржи Шварцвольф (чешское произношение имени Георг), такая же легенда, как и Голем, согласно преданию, этот человек бессмертен и, подобно Артуру, ждёт часа бедствий.

Согласно исповеди Йиржи родился в глухой деревне на Одере, будучи седьмым сыном седьмого сына, он имел врождённые колдовские способности, за что и был изгнан. Подростком его подобрал на дороге некий господин. В уединённой усадьбе близ Праги Йиржи жил в 1617 году, других слуг у господина не было, у работника была одна обязанность - ухаживать за виноградником. Но поздней осенью на лозах появились молодые листья, виноградник зацвёл в снегу и грозди налились в апреле. Естественно, Йиржи догадывался, что принимает участие в некоем мистическом акте, и хозяин его продал душу за обладание Виноградником.

Когда пришла пора сбора урожая, юноша срезал серпом первую багровую гроздь, и услышал многоголосый крик, из раненой лозы потекла кровь.

Поняв, что произошло непоправимое, Йиржи бежал из усадьбы в Прагу и застал начало мятежа.

Судя по последующим событиям, кто-то продолжал собирать урожай зимнего виноградника, скоро бивачные огни опутали Богемию, война стала разрастаться стремительно.

Йиржи пытался вернуться в сатанинскую усадьбу, чтобы убить Сборщика и остановить безумие, но усадьба исчезла, и крестьяне уверяли, что никакого дома в лесу не было.

Позже Йиржи был замечен в Карлштейне (резиденции чешских королей), и за свои неоспоримые магические способности был принят при дворе, высокие покровители защищали Георга от нападок Церкви, ему было пожаловано дворянство, а чешское имя облагородило немецкое произношение.

Легенды о Зимнем Винограднике были очень популярны во времена Тридцатилетней войны, его изображения распространялись в "летучих листках", то и дело возникали рассказы о его появлении то в Германии, то в Польше, то в Лотарингии. Люди верили, что когда- нибудь найдётся человек, способный проникнуть за ограду Виноградника и остановить серп сборщика, тогда и Войне наступит конец. Георга фон Шварцвольфа иногда видели белым днём на дорогах, его узнавали по седым волосам, несвойственным для юноши, он звал за собой встречных на Виноградник и, если человек соглашался, Георг внезапно оборачивался волком, если избранник пугался, дорога к Винограднику была для него закрыта навеки.

Зимний Виноградник - Грааль Тридцатилетней войны. В 1628 году видения виноградника стали посещать шестнадцатилетнюю Кристину Понятовскую, дочь видного деятеля общины "Чешских Братьев", богемских протестантов. Кристина видела молодого Фридриха Пфальцского "Зимнего короля", коронованного протестантами Праги в 1619 году, входящим в Виноградник, чтобы срезать гроздь, терния калечат ему руки, намёк на позорное поражение чешской армии при Белой Горе (8 ноября 1620 года), после которого Богемия фактически перестала существовать, как независимое государство.

Ночью и днём в городах Перола барока, смешиваясь с людьми, существовало множество невероятных созданий, пугавших "крещёную плоть". Не стоит забывать, что во времена Тридцатилетней Войны столкновение в лесу с Зелёным Егерем или Чумной Девой, воспринималось, как реальная опасность, наравне с разбойниками и дезертирами.

В упоминавшемся выше "Дневнике Магдебургского горожанина" есть красноречивая фраза:
"Самым покойным местом ночлега в пути для христианского странника было кладбище. Ночью погосты пустовали, все обитатели гробов выходили на дороги, чтобы предаваться богомерзким пляскам."

В 1619 году пляски скелетов видят близ Лейпцига и под Веной, а во Франции в 1630 году близ Реймса происходило целое шествие мертвецов.

По небу проносятся Дикие Охоты - призрачные всадники, ведомые Зелёным Егерем, лесным демоном Германии и Эльзаса, люди, случайно оказавшиеся на пути всадников, пропадают бесследно.

Над полями боёв, в пороховой дымке, клубятся сражения птиц или призрачных полков.

Моровые девы всех видов и размеров разносят эпидемии по городам. В 1624 году гигантская дева двое суток стояла в окрестностях Труа - Шампань, в окровавленном платье, она держала на руках мёртвого младенца, подойти к ней было нельзя, она удалялась , как горизонт, после крестного хода горожан Дева исчезла, но началась чума.

Иногда чумные девы появлялись в виде маленьких плачущих девочек, (Силезия, Гданьск, Рига), девочка старалась поцеловать руку утешителя вырастая после этого выше кровель домов. Иной раз Моровые Девы служили хорошим уроком для насильников, описан случай, когда шведские войска надругались над монахинями одного саксонского монастыря. Среди перепуганных женщин была одна монашка-красавица, (монахини сами не помнили потом, откуда она взялась). Шведский капитан разорвал на ней одеяние, но слишком поздно заметил пятна на девичьем теле и то, что красавица не отбрасывает тени.

Моровая дева могла увязаться за торговым караваном в виде нищенки и проникнуть в город вместе с неосвящённым товаром.

Последним из призраков Тридцатилетней войны, я упомяну Косаря.

Легенды уверяли, что это чудовище порождено не сатаной, но человеческой жестокостью. На полях кровопролитных битв, в обозах особо отличившихся зверством полков, слышали тяжёлое дыхание "подобно тому, как хрипит человек с перерезанным горлом". Немногие выжившие видели только блеск стального лезвия, "находили тела людей и коней, обескровленные и разрезанные напополам", подобно тому, как крестьянки режут крутые яйца волосом".

Бесформенное чудовище являлось в окрестностях Вербена в двадцатых годах XVII века.

Естественно, всё вышеперечисленное нельзя принимать на веру, просвещённый век, видит в этих странных встречах плод ущербного воображения предков. Но, в любом случае, фольклорный материал - неотъемлемая часть сознания эпохи.

Но всё же, не удержусь: в журнале "Новое Время ", кажется, за 1993 год, печаталась подборка материалов из архива НКВД. В 1939-43 гг по России, Белоруссии, Украине прокатилась волна "дел", связанных с видениями. Люди получали сроки за "распространение диверсионных слухов и пропаганду мистических настроений". Так вот, почему-то, почти четыреста лет спустя, как полуграмотные колхозники и шофера, так и военные, врачи, дачники, видели всё тех же женщин, бредущих по колено в лесных кронах, огненные колёса, пляшущих мертвецов без головы. Видимо, земля, беременная войной, рождает одинаковых чудовищ во все эпохи.

Солдатское колдовство

Когда уже ни пытки, ни обыски не могли помочь солдатику разжиться деньгами, а походный ростовщик брал безбожные проценты, приходилось обращаться к силам сомнительной чистоты.

Солдат Тридцатилетней войны, как католик, так и протестант, знал множество способов быстрого обогащения. В определённые ночи под виселицами (а это была обычная часть пейзажа в то время, примерно как сейчас телеграфные столбы или силосные башни за городом), можно было выкопать волшебный корешок "альраун" - мандрагору. И, если правильно выкармиливать и ублажать его, мог получиться "висельный человечек", приносящий владельцу деньги, тот, кто носил маленького советничка в кармане, мог рассчитывать и на везение в азартных играх.

Основным недостатком "висельного человечка" был его капризный и сварливый норов, по мере роста, "альраун" всё более обосабливался, стремясь при любом удобном случае сбежать от хозяина. Беглый альраун начинал жить собственной жизнью, часто вырастая до вполне человеческих размеров. Таких псевдолюдей было сложно отличить от людей, рождённых женщиной. Позже этот образ вырастет в знаменитого маленького диктатора - Крошку Цахеса, описанного Гофманом.

Чего только не болталось в коробах военных торговок, если повезёт, можно было купить забавную игрушку - "адского жителя" - запаянного в стеклянную ампулку крошечного чёртика, похожего на чёрную жабку. Чёртик весело кувыркался, если ампулу встряхивали. Эта вещица была много надёжнее склочного альрауна, адский житель сам заботился о себе и неуклонно возвращался к владельцу, даже если его дарили, отнимали, крали или теряли. Да и суммы, которыми чёртик снабжал хозяина, были неограниченны. Но, разбогатев, человек начинал тосковать, шутка состояла в том, что продать чёртика можно было только за м е н ь ш у ю сумму, чем та, за которую он был куплен, в противном случае игрушка возвращалась. Когда меньшей монетки уже не было, дьявол забирал душу и тело последнего владельца.

О неразменных талерах (немецкие и французские поверья, связанные с неразменными монетами, совершенно аналогичны русским), итак, о неразменных талерах, белых змейках, так называемых "змоках" - цыплятах, вылупившихся из петушиного яйца, я распространяться не стану - принцип их действия такой же, как у альрауна.

Разбогатевшему солдатику, естественно, очень не хотелось лежать в лазарете или в общей могиле. В 1615 году, некий Иоганн Старициус выпустил книгу "Таинственное сокровище героев" - выдержавшую рекордное количество изданий - до конца Восемнадцатого века.

Книга содержала в себе рецепты снадобий, придающих неуязвимость доспехам, способы стрельбы без промаха, придания храбрости боевой лошади, заговоры оружия , "эликсиры смелости", кстати, в рецепте этого эликсира была доля здравого смысла, на 50 % этот напиток состоял из крепкой польской водки - перцовки . Вот рекомендация, как можно избежать ранения:

"Найди череп повешенного или колесованного человека, который уже покрылся мхом. Соскобли мох, и вшей под подкладку камзола под левую руку. Пока ты одет в этот камзол, ты защищён от пули, картечи, шпажного или сабельного удара".

Мох с черепа - самое распространённое средство магической медицины барокко.

На Лейпцигской новогодней ярмарке оборотистые торговцы выставили на продажу хранившиеся в бочках человеческие головы, собранные на полях сражений. 1631 г. За голову просили 1 имперский талер, поначалу покупателей не было, но когда о товаре узнали солдаты, торговля пошла бойко, и цену подняли до 8 талеров.

Торговля разного рода амулетами, оберегами, ладанками, была обычна в среде солдат, на оружии (палашах, шпагах, саблях, богемских топориках) гравировались изречения, имевшие магический подтекст. О роли полковых палачей в колдовских делах см. главу "Комедия масок"

И всё же, самый замечательный амулет купил один ландскнехт у нищего школяра, однажды в Эльзасе. В ладанку на шее была зашита записочка с латинской фразой, сберегавшей от ранения. Когда раненый ландскнехт в лазарете попросил грамотного товарища по несчастью перевести записочку, он и вправду узнал лучшее средство безопасности на войне. Записка гласила: Сиди в обозе и не лезь под пули."

Ещё одним магическим ритуалом было крещение пушки. Каждое вновь поступившее в полк орудие не пускали в ход, не проведя этого обряда. Полковой батюшка - капеллан кропил пушку святой водой, нарекал её именем, а рядом стояли крёстные отец и мать, оба рядовые. Единственное, что отличало крещение пушки от крещения корабля, это то, что бутылку на разбивали, а распивали, из соображений военной экономии, за здоровье крещённой малютки. Обычай имел и практическое значение: представьте, в полк присылают шесть совершенно одинаковых пушек - картаунов, на каждое орудие выписывали документ, и, для идентификации, заносили в графы крестильное "имя" пушки. Вот некоторые из прозвищ: "Болтушка Жанет", "Большая Дура" и "Малая Дура", "Злая Пирожница ", "Певичка", порой имена были нецензурны, что тоже имело практический смысл - такую пушку труднее было сглазить, пушкари относились к орудиям, как к одушевлённым предметам. Крещение сопровождалось танцами, выпивкой и песнями.

Скитальцы

Напоследок два непременных персонажа магической дороги Перола Барока. В окрестностях Данцига, польская Балтика, Гданьск, живёт племя кашубов. Среди малых и древних народов Европы (лужицкие сорбы, бретонцы, баски, фризы, валлоны) , кашубы - одно из самых загадочных племён. Их язык и обычаи нечто среднее меж польским и древнепрусским, в Польше Германии, Чехии, их считали колдунами. Одна из кашубских легенд получила широкое распространение в военной Европе. Каждый год, в Рождественскую ночь мальчонка - калека или худая девушка - нищенка в одёжке <...> стражники позволили измождённому арестанту отдохнуть на ступенях <...> его из овчины, <...> ходит по странам и созывает людей на праздник Великого Замирения. Толпа, бредущая вслед за маленьким пастырем, превращается в стаю волков. Они собираются в развалинах и уединённых ущельях, где происходят свадьбы, суды, общее веселье или плач. Оборотничество действительно на 12 дней. Говорили, что браки, заключённые на празднике Великого Замирения верны и крепки до самой смерти. Волчий Пастырь - общеевропейский дух, он бродил со своими "стадами" , не признавая границ, заботясь о благе паствы, впрочем, к людям Пастырь относился вполне снисходительно, бывали случаи, когда обездоленные просили у него помощи.

Ранним утром, обычно в пасмурную погоду, к путникам на дороге подходил длинноволосый худой человек в сильно поношенной одежде и спрашивал: "Скажи , друг, не пришёл ли уже тот Человек с крестом? "

Бывало, он просто покупал что-то на базаре, расплачиваясь стёртой монетой Римской чеканки с портретом забытого цезаря.

У него было много имён - Картафил, Ахазур, Бутадеус (Ударивший Бога), Эспера - Диос (Надейся - на - Бога ). И только в эпоху Раннего барокко он получил наиболее известное имя - Агасфер. Согласно одним источникам, он был сапожником - иудеем, когда Христа вели на Голгофу, дома, хозяин ударил Христа бичом и стал гнать Его. Спаситель спросил, чего он хочет. Слава о Христе, как о враче и чудотворце была велика, и сапожник ответил : "Бессмертия." . На что услышал - Встань и Иди. Сапожник встал и пошёл, и идёт до сих пор, не зная покоя и смерти.

По другой, более интересной версии, Агасфера прежде звали Лонгином, он был римским легионером, нанесшим смертельную рану Распятому. Именно копьё Лонгина вместе с Граалем искали в старину рыцари. Агасфера считали хранителем копья, который путешествует в поисках праведника, достойного обрести величайшую реликвию христианства.

Верили, что Агасфер может предупреждать о бедствиях, излечивать смертельные раны, открывать клады и приносить добрые вести.

В 1603 году Агасфера видели граждане Любека. В 1624-45 гг, бессмертный появляется попеременно в Шампани, Бове, Пуату, Париже, позже удаляется в Испанию. Известно, что поисками Агасфера - Лонгина и Священного Копья занимались иезуиты, за толковые сведения о бессмертном бродяге платили от 40 дукатов. Впрочем, живой свидетель Христа не горел желанием встретиться с орденом Иисуса.

VI. CAUTIS CRIMINALIS ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ СУДЬЯМ

"Сто, тысячу раз здравствуй, доченька моя, дорогая, любимая Вероника. Невиновным я попал в тюрьму, невиновного меня пытали, невиновным я должен умереть. Ибо всякий, попавший в эту ведьминскую тюрьму должен стать колдуном, либо же его будут мучить, до тех пор, пока он не изобретёт чего-нибудь этакого о себе и, Господь да смилостивится над ним, не наговорит на себя".

В 1626 году бургомистр города Бамберга, Иоганн Юниус, был обвинён в колдовстве и арестован по ложному доносу. Всё время, пока шло дознание, он пытался доказать свою невиновность. 24 июля 1628 года в одиночной камере он пишет письмо своей дочери Веронике. Оригинал этого письма очень тяжело разобрать - у Юниуса были перебиты пальцы.

Это самое простое и страшное изложение инквизиционного процесса, когда человека заставляют отречься от Бога, наговорить на себя и близких, пережить сотни унижений и мук.

"Вот, дорогая моя девочка, перед тобой все мои деяния и признания, за которые я должен умереть. Но всё это меня заставили сказать с помощью адских мук. Неважно для них, насколько благочестив человек, он должен стать колдуном. И никому нет спасения, будь он даже дворянином.

Дорогое дитя, письмо это сохрани втайне, дабы никто не нашёл его, в противном случае меня будут пытать ещё более жестоко, а моих тюремщиков обезглавят. Ведь всё это запрещено. Дорогая моя, дай этому человеку талер... Я писал это письмо несколько дней - обе руки искалечены. Я очень плох. Спокойной ночи - ведь твой отец, Иоганн Юниус, никогда больше тебя не увидит".

Иоганн Юниус был сожжён 30 июля на базарной площади Бамберга.

И он был не единственной жертвой.

Княжество Бамбергское - основная арена охоты на ведьм эпохи барокко. Гонения начал принц - епископ Иоганн фон Ашхаузен, (1609-1632), в правление которого, погибли на кострах и в застенках сотни человек.

Бамбергская бойня возмутила Европу, после неё, да и во время бедствия, зазвучали голоса против инквизиционного произвола. В самом ордене иезуитов были люди, активно боровшиеся с бесчинствами.

Священник одного из Бамбергских приходов писал:

"Жертвами погребальных костров являются в основном колдуны - мужчины. В это дело впутано полгорода, арестовывались и сжигались даже профессора, студенты - юристы, пастыри, каноники, викарии и монахи. У Его Светлости принца было 70 семинарий, в которых готовили священников, и один из них, замечательный музыкант, вчера был арестован. Канцлер и его жена, а также жена его личного секретаря тоже были схвачены и казнены. Накануне дня Девы Марии была казнена девушка девятнадцати лет, добродетельная и красивая, которую сам принц - епископ воспитывал с молодых ногтей. Сожжён каноник кафедрального собора, сжигают детей от 3 до 14 лет. Короче говоря, состояние дел ужасно, никто не знает, с какими людьми ему можно разговаривать и общаться".

Нельзя забывать, даже в условиях игры, что в эпоху барокко уже рождалось цивилизованное законодательство.

Законный инквизиционный процесс был делом очень продолжительным и скучным. Требовалось составление большого количества бумаг, проверка каждого факта доноса, сбор информации, не только об обвиняемом, но и о свидетелях. Уже с конца XVI века, люди, подвергшиеся инквизиционному дознанию, имели право на апелляцию.

Так, в 1589 году, 14 женщин, заключённых в "ведьмовской" тюрьме в Труа, смогли подать апелляцию королю Генриху III. Король подписал её, несмотря на то, что его обвиняли в защите ведьм.

С 1625 года, охоты на ведьм практически прекращены в Нидерландах и Франции.

С 1620 года, для того, чтобы подвергнуть заключённую ведьму пытке, требовалось не менее пяти подписей : епископа области, светского правителя, его ближайших приближённых.

В 1631 году выходит в свет книга Фридриха фон Шпее "Cautis criminalis " - " Предостережение судьям".

Иезуит Фридрих Шпее фон Лангенфельд (1591 - 1636) был очень уважаем в ордене. В своей книге он прямо пишет, что ведьм расплодили инквизиторы.

"Пожелай я подвергнуть вас пытке, а вы, господа судьи, меня, в колдунах оказались бы мы все".

При этом, Шпее не был дилетантом - большую часть жизни он состоял в комиссиях и принимал исповеди у смертников.

Иезуит Хейнрих Тюрк из Падерборна писал:

"Подобное обращение с людьми, которых искупил Христос своей драгоценной кровью, есть неоправданная жестокость, хуже любого варварства".

Этот список можно продолжить.

Сейчас издано достаточно литературы, где канцелярская часть процессов, вопросники, формы документов и пр. представлены детально.

Главу об Охоте на ведьм закончу простеньким анекдотом, сочинённым в годы нацистского режима в Германии:

"Когда пришли за моим соседом слева, я молчал: я ведь не католик. Когда пришли за соседом справа, я тоже молчал. Я ведь не еврей. Когда пришли за мной, кричать было уже не для кого."

VII. МЕЛЬНИЦА КРЕСТОВОГО КОЛЕСА (ЭПИЛОГ)

Vox molae! Голос мельницы. Он давно звучит в Европе. Сначала запела волшебная мельница Гротти в "Старшей Эдде", её жернова вращали великанши Фенья и Менья. Из жёлоба Гротти сыпалось золото и мир, и только людская жадность заставила её молоть огонь и соль.

Финская меленка Сампо даже пустила корни в той горе, на которой стояла. У древних германцев бог грома Донар был не молотобойцем, а мельником. Перводвигатель, который Данте увидел в раю, тоже был своего рода вселенской мельницей. А в дальнейшем чёртовы мельницы завертелись во многих европейских сказках и песнях, вместе с жерновами счастья.

Исторические договоры, сражения, путешествия, политические шарады, церковные ереси и расколы, всё это - отлаженный и неумолимый механизм, дробящий человеческие судьбы.

Как было сказано в начале - мельница Барокко - это Колесо прекрасной мельничихи - Фортуны. Основные образы - колесо и мельница встречаются в искусстве и сознании барокко очень часто.

И, наверное, не случайно, что именно эти времена, создали человека, который впервые решился ударить бездушное крыло мельницы копьём.

Безумному идальго не повезло - но вслед за ним пришли другие, не желавшие подчиняться жерновам затхлых законов, войн, предрассудкам общественного мнения.

Именно этим людям принадлежала земля. Барокко создали не Ришелье, не Луи XIII, не иезуиты и кальвинистские кликуши.

Солдаты приходили и уходили, инквизиционная комиссия, разбухнув от взяток и крови, покидала город, кончалась Зима и голодный Пост. И люди, вздохнув, выкапывали припрятанный от мародёров, бочонок, пили за мёртвых и живых, а потом заново отстраивали города.

Они умели любить женщину и землю, обе отвечали им плодородием, они знали, что если в груди сердце, а не гнилое яблоко, и Волчий пастырь ответит на приветствие, и Моровая Дева поцелует без последствий, а то и обернётся Зелёной Дамой, той, что в яблоневом венке шла по городам Европы, принося весну и новую жизнь.

Люди Перола Барока умели работать и веселиться. Как ржали, искрились шутихами и потешными огнями, пестрели личинами Масленичные карнавалы. Как вопила поджаристые шутки с площадных помостов странствующая комедия масок, и корчилось от хохота набелённое мукой лицо.

Не хуже нас умели ночь напролёт танцевать девчонки и парни.

Люди Перола Барока не любили тёмных тонов в одежде, задиристые кавалеры расхаживали радужные, как индейские петухи, и простолюдины от них не отставали.

И плодородной ярмарочной волной захлёстывали Фландрию Большие Кермесы - праздники урожая, мартовские карнавалы в Бенше, где по улицам шествовала гильдия шутов - жилей, колыхались раскрашенные перья на острых шапках, медвежьи карнавалы в Арденнах, лягушачьи скачки в Шенберге, праздник каналов в Брюгге, шествие ведьм в Беселаре, парады цветов в Бланкенбергене, дети, собирающие в пасхальное утро крашенки, спрятанные родителями в траве или в ветвях садовых деревьев, шелест лент и звон бубенцов с вершины "майского дерева", "три безумных дня" в Дюссельдорфе, праздник первой пробы вина на австрийских виноградниках.

А может представить себе человек, выросший в каком-нибудь "мегаполисе", города, где сдвинутые вместе праздничные столы тянутся вдоль многих улиц, города, где ни один дом не похож на другой ни цветом ни отделкой. Черепичные, размытые в утреннем сиянии кровли, привязанные к небу витыми струями печных дымов. И города, где только снег и камень, и завитое пламя факелов расплёскивает по стенам длинные тени ночного дозора, чужой конь бродит в палисаднике, и кавалер карабкается по верёвочной лестнице, замирая от первого удара монастырского колокола, зову его к ночному бдению.

Десятки кораблей, рабочих, широкобортых, привозили в европейские порты товары из Ост - и Вест-Индии: пряности, диковинные плоды, шелка, стекло, мускус, говорящих попугаев и драгоценные породы древесины.

Корабли, отслужившие своё, не оставались гнить в доках - старое корабельное дерево скупали для своих мастерских художники. Многие картины голландских и французских мастеров написаны именно на таких досках. Считалось, что лучшее дерево для живописи - от корабля, проплававшего на дальних морских путях не менее 20 лет.

Так что жизни в людях Перола Барока было с избытком, всё равно, что сока в грозди Зимнего Виноградника - сожми, брызнет, вспенится.

Если кто-то после моего словоблудия заинтересуется этим временем и захочет более полно ощутить, что такое душа Перола Барока, пусть найдёт дома или в библиотеке книгу Ромена Роллана "Кола Брюньон". Словами оттуда я и закончу.

"... Поработав, выпить, выпив, поработать, Я на каждом шагу вижу чудаков, которые ворчат. Они говорят : что нашёл время пить, мол, времена сейчас мрачные. Не бывает мрачных времён, бывают мрачные люди. Я, слава Тебе Господи, не из их числа. Друг друга режут? Друг друга грабят? Всегда будет так. Даю руку на отсечение: через четыреста лет наши правнуки будут с таким же остервенением рвать друг другу глотки и грызть носы. Я не говорю, что они не придумают сорок новых способов делать это лучше нашего. Но, ручаюсь, что они не изобретут нового способа пить, и, бьюсь об заклад, что лучше, чем я, они пить не научатся. Почём знать, что они, мошенники, будут проделывать через четыреста лет..."

Благодарю вас, желаю вам славного помола из мельницы Фортуны и - прощайте.

15. 09. 98. Москва